Понаехали!

Вот эта мысль, кажется, была совершенно новой и даже пугающей.

- У нас тоже вон Таманова сама дом держит, - возразила пухлолицая боярыня, щеки которой были столь круглы, что поневоле возникала мысль, не прячет ли она за этими щеками пряник-другой. На потом, так сказать.

- И в купечестве, помнится… была прежде Салтыкова, купчиха из первой сотни, как муж помер, так она дело и взяла. Пока сыны не подросли. Правда, бестолковыми оказалися, пришлось ей и далее, до самой смерти своей управляла.

Боярыни закивали.

- И замуж самой идти – дурь несусветная, - подала голос боярыня, три подбородка которой подпирались высоким золотым ожерельем. – Девка-то чего разумеет? Ей вон, словесей наплетут, окрутят скоренько, а после приданое растратят и саму-то…

Боярыни закивали, соглашаясь, что так-то оно и будет.

- Как после жить-то?

- Приданое у нас тоже… не принято, - Стася подала Зорянке кружку, убедившись, что чай, разведенный молоком, не слишком горяч. – Обычно люди встречаются. Присматриваются друг к другу. Женятся… и там уже работают, обзаводясь хозяйством.

- Ужас какой, - выдохнула миловидная женщина и руками всплеснула. – Это что же ж… мужик женится, дому не имея?!

- У кого-то есть, но… да, случается и такое.

- Срам-то какой, боги милосердные, - закачала она головой. – Небось, и селяне-то сперва дом наособицу ставят, а после уж женятся… разве что совсем уж бедные иначей. Или когда хозяйство большое, но тогда и дом большой, в котором свой угол дают.

- Так и она-то без приданого… оба голозадые, - хмыкнул кто-то. – По-справедливости…

Как-то показалось, что в словах этих прозвучала скрытая издевка.

- И как без дома-то и на дом получить, и жену содержать? – задала вопрос все та же миловидная женщина. – Это ж тяжко…

- Оба работают. Как правило.

- В людях? Аль на промыслы?

- Кто как… у нас… обычно… предприятия большие. Или офисы… скажем, магазины… огромные, в два этажа или в три. Вот как терем.

- На купцов, стало быть, - подхватили боярыни. И одна поспешила добавить:

- Слыхала, что в тым годе Степанов ажно тысячу человек на свою эту… как её… манфактурь позвал.

- Мануфактуру? – подсказала Стася.

- Во-во, её. Поставил сараи огромнющие, и там девки сидят, кто шерсть моет, кто чешет, кто прядет, а кто, стало быть, и за ткацким сидит… и после получается, что ткани этие он красит и продает. С прибытком.

Боярыни загомонили, обсуждая, велик ли прибыток.

- У Степанова холопки одни! – возразил кто-то. – Вольные, небось, сами мастерят, без мануфактурей всяких… ишь, удумали.

- …а еще сказывали, что магиков просили станок сделать, такой, чтоб сам ткал, а они отказалися…

- …и ведьма говорит, мол, что проклянет…

- …а магик…

Кажется, разговор вовсе отошел, что от миров иных, что от проблем экономических. И Стася замолчала, не зная, следует ли ей перебивать прочих, или же лучше тихонько сидеть, надеясь, что когда-нибудь о ней вспомнят.

Или наоборот, надеясь, что о ней не вспомнят.

- Что ж, - царица поднялась и боярыни, еще мгновенье до того галдевшие, мигом смолкли. – Устала я… Анастасия, проводишь к опочивальне. И Зорянке пора отдыхать…

Стася поднялась.

Вот интересно, эта просьба, больше на приказ похожая, она оскорбление или, наоборот, великая честь? И как надлежит поступить?

 

Царица шла, и Стася за ней, а за Стасей – Зорянка, за девочкой – Бес, и уже за ним, последним, тяжко топало волохатое чудовище, то, которому полагалось бы котов гонять, а не игнорировать.

- Шумно там, - сказала царица, оказавшись, как Стася поняла, в личных своих покоях. – Устаю от них. Что куры, гадлят, галдят… а отставить неможно. Разом жаловаться побегут, выяснять, в чем немилость этакая… ныне и без того хватает. Мне сказывали, это ты камень на площади зажгла?

Вот теперь, кажется, разговор пойдет о делах иных, куда более серьезных.

- Я не нарочно, - ответила Стася, озираясь исподтишка.

Здесь было… пожалуй, что светло. И свет, проникая сквозь узорчатые окна, окрашивал беленые стены во все оттенки радуги. Он отражался в стеклянных боках пузатых ваз, ложился на ветки роз, отчего сами розы обретали удивительный окрас.

Свет теснил золотые сундуки, выставленные вдоль стен, и увязал в плотном полотне ковра.

- Не нарочно… верю… все осложнилось. Иди сюда, милая, - царица раскрыла руки и Зорянка бросилась к ней, ловко вскарабкавшись на колени. – Сестрица моя, родная…

Это царица произнесла тихо-тихо.

- Все, что от рода осталось… когда-то мы были сильны. И батюшка, возгордившись этою силой, решил, что уж теперь мы ни людям, ни богам не подвластны. А вот как оно вышло…

Заурчал Бес и, подобравшись, боднул голову царицы, а та руку уронила, провела пальцами по темной шерсти. И вдруг стало понятно, что женщина эта вовсе не желает царицей быть, что, возможно, она безмерно тяготится и покоями этими просторными, и боярынями, что вокруг хороводы водят, и… прочим.

- Ведьма, - царица кивнула, слабо усмехнувшись, а зверь её потянулся и зевнул во всю пасть.

Предупреждал.

- Я не специально, - повторила Стася, осторожно опускаясь на странного вида полукруглое креслице. Можно ли так? Или ей надлежит стоять перед царицей?