Понаехали

Анна Ивановна Беззуб ехала по крымскому серпантину. Спуск с Ангарского перевала к Алуште растянулся почти на десять километров. Она очень не любила этот кусок дороги. Здесь ей почти всегда было мистически страшно. Хотя мистику Аня принципиально отрицала как составную часть религии. В Бога не верила и молитв, разумеется, лет с двенадцати не читала, хотя Ваня после Лидиного погромно-разгромного выступления вдолбил всем детям «Отче наш» и «Верую» в головы навечно. И в судьбу она тоже не верила. Только в генеральную линию партии и в то, что все мужики конченые скоты. После Дейча у нее были короткие разовые интрижки в санаториях и в паре пионерских лагерей. Как самка богомола, Анна Беззуб после жаркой ночи откусывала голову – выписывала акт о недопустимых нарушениях в работе и ненадлежащем соблюдении агитационной и просветительской работы. Она упивалась этими растерянными, обескураженными, перепуганными лицами вчерашних павлинов-любовников, уверенных, что теперь они могут расслабиться. Макс Дейч выскоблил ее нутро вместе с сердцем. Анька, не глядя, вытащила папиросу и прикусила край. Ей было наплевать на залеченный туберкулез, на легкие и на свою жизнь. Она провела рукой по горячему кожаному сиденью и нащупала шикарную латунную австрийскую зажигалку – подарок-трофей из ее первого санатория. Она только на секунду наклонила голову к пламени, как из кустов буквально вывалился олень. Анька завизжала, ударила по тормозам, выронила горящую папиросу изо рта на офицерские брюки, дернула обожженной ногой с педали. Машину от удара и без тормоза резко развернуло и ударило в дерево…

Женя зашла в комнату. Петька переодевался после смены, она подкралась и обхватила его потную тощую спину с торчащими ребрами и родинкой под правой ключицей.

– Поймала! Поймала!!

Петька рефлекторно дернулся и неловко повернулся, двинув Женьку локтем.

– Ай! – Женька отпустила его и прижала ладонь к разбитому носу. – Ну что за адиёт! Ну все испортил, как всегда! – Она села на кровать и задрала голову.

Испуганный Петька грохнулся на колени и схватил Женьку ладонями за лицо:

– Ну дай поцелую носик! Боже, до крови!

– Крови больше не будет, – торжественно сообщила Женька.

– Да вон льется! Дай я ключи приложу, – Петька подскочил к «шарманке».

– Да стой ты, заполошный.

Она с разбитым носом встала перед ним, выпятив грудь и уперев руку в бедро:

– Петр Иванович, я сказала, что крови больше не будет, – она посмотрела на него и, выдержав паузу, добавила: – ближайшие восемь месяцев. Кто-то таки удачно выстрелил на пляже.

Петька замер над чемоданом. И оглянулся.

Женька расплылась в улыбке.

Петька схватил ее под коленки, поднял и закружил по комнате. Женька лупила его по голове:

– Поставь! Сейчас же! Боюсь! Сейчас точно что-то еще сломаешь!

Лидия Ивановна Ланге немного волновалась. Сегодняшний вечер должен быть безупречным. Все ее вечера были такими. Она, как шары в бильярде, одного за одним выбила из профессорской квартиры всех уплотненных пролетариев. Интриговать она умела в разы круче покойного Вайнштейна. В свободной комнате установили бильярдный стол, две другие вернули в дореволюционную анфиладу – раскрыли и переоборудовали под шикарную гостиную с кабинетным роялем.

Василий Федорович Ирод поцеловал ей ручку.

– Лидочка, вы – настоящее сокровище, клад. Вы же сама знаете… – Он осклабился: – Ой сколько всего вы знаете…

– Василий Федорович, ну что вы, я – обычная глупая домашняя курица. Из всех моих достоинств – только горячая любовь к новой культуре и власти советов. За это мне можно простить маленькие мещанские радости.

Василий Федорович приподнял бутылку:

– Хороши радости, голубушка, а где вы берете французское шампанское?

Лида подмигнула:

– Да что вы, бутылки старые, а содержимое совершенно новое – одесского завода шампанских вин. Все как со мной – старая упаковка, но совершенно правильное красное содержание.

– Милочка, вы – прирожденная Мата Хари с такой внешностью и умом.

– Ой, бросьте, я совершенно не интересуюсь танцами. Тем более, она была из приличной семьи, а у меня, увы, вполне рабочее происхождение. Простите, заболталась с вами, иду к другим гостям, – она потреплет Василия Федоровича по плечу и пойдет в соседнюю комнату. Чекист выглянет.

Лида, ослепительно улыбаясь, будет протягивать руку огромному неуклюжему мужчине:

– Рада видеть вас на нашем журфиксе. Лидия Ланге.

Мужчина вместо поцелуя пожал ее ладонь и широко улыбнулся:

– Сережа. Сергей Эйзенштейн.

– Ах ты гад! Ах ты сволочь! Стой, скотина!

Нюся Голомбиевская из-за внезапных женских дней отменит клиента и решит прогуляться в синематограф. В незабываемый «Аполло» она не пойдет. А вот Художественный театр-иллюзион, нынче кинотеатр имени товарища Фрунзе, обещал комедию «Теплая компания». Сеанс начался, но Ривка растерла ноги новыми туфлями и наотрез отказалась искать другие развлечения.

– Пошли уже! – ныла она, прихрамывая по фойе.

В темноте они под шиканье билетера уселись с самого краю в последнем ряду.