Понарошку (СИ)

Укор и даже горечь в её голосе, ударили сильнее, чем он был готов. Не привыкший анализировать и извиняться, Наумов тут же ринулся в атаку:

— Ничего подобного! С самого первого дня нашего брака Я никогда не скрывал своих чувств! Я не шарахался!.. Не пытался отстраниться! Не дергался от случайных прикосновений!

А ты, стоит тебе лишь забыться на несколько минут, тут же вспоминаешь — при каких условиях мы оказались женаты!

— Можно подумать, это в мою голову пришла мысль о фиктивном браке! — в запале выкрикнула Катя и тут же осеклась, когда Игорь медленно двинулся в её сторону.

— Зато, тебе, Катенька, я смотрю, много чего другого приходит в голову, — медленно с затаенной угрозой, произнес он, приближаясь к девушке.

Она заставила себя стоять на месте, хотя, в данный момент ей как никогда хотелось с визгом убежать прочь.

— Ты очень предусмотрительна, не так ли? — продолжал между тем Наумов. — Делаешь всё, чтобы ни в коем случае не осложнить себе жизнь.

Сунув руку в карман, Гоша достал оттуда коробочку, которую Катя узнала с первого взгляда.

Вспыхнув, она с трудом справилась со смущением.

— Ты рылся в моей сумке?!

— Нигде я не рылся! Она нечаянно упала, когда я ставил пакеты на пуфик, и вот это выпало вместе с мелочью.

Игорь уже стоял в непосредственной близости от Катерины, прожигая её взглядом.

— А, собственно, что тебя так удивило? — Катерина знала, что лучший способ защиты — нападение и решила им воспользоваться. — Неужели мама не говорила тебе, что после занятий… сексом бывают дети? — спросила она. Её голос дрогнул только раз, когда нужно было дать название тому, чем они занимались в постели, и она все же сказала «секс», предпочитая не упоминать слово «любовь» даже в таком контексте.

Катя, казалось, чего-то ждала от него. Каких-то слов или действий, а он мог только злиться на неё, такую спокойную, исполненную чувства собственного достоинства и уверенности в своей правоте. Почему она так спокойна, так сдержанна, словно в броню закована? Не отступит, не откроется, ни словечка о себе не скажет. Закрыта для него, а ведь он думал, что может читать её, как открытую книгу.

Гошу просто вывели из себя Катины судорожно сжимающие ткань пальцы.

— Почему же? Я очень даже хорошо все знаю. — Сделав шаг вперед, он скользнул взглядом по её лицу, отмечая, как она напряглась и насторожилась. — А меня ты спросить не хочешь? Нужно ли мне это? Неужели ты думаешь, что я не смог бы позаботиться о подобных вещах сам?! Ты мне настолько не доверяешь? — Подняв руку, коснулся её щеки, скользнул подушечками пальцев по шее и потянул за ворот халата. Затем резко притянул к себе, сминая губы весьма далеким от нежности поцелуем, провел руками по спине, дернул завязанный на талии пояс, ожидая её реакции, ожидая отпора или страсти — чего угодно, только не спокойного безразличия, но Катя не двигалась, покорно принимая его ласки.

Она только крепче сжала отвороты и отвернулась, не сопротивляясь, но и не делая ни единого движения навстречу ему.

Хуже уже просто быть не могло.

— Ой, прости! Забылся. Тебе, видимо, нужно сначала принять вот это, а то всякое может случиться! — Отстранившись от девушки, Гоша швырнул на кровать таблетки, сам не зная, что он вытворит в следующее мгновение. Сорвет с неё этот чертов халат и зацелует до смерти или пойдет биться головой об стену от безысходности.

Если бы он сам мог себя понять…

А как тут поймешь, если рассудок и здравый смысл говорят одно, а сердце или что там ещё, что отвечает за чувства, совсем другое. Плюс ко всему, голову кружит бешеное желание целовать, прижимая к себе, до тех пор, пока она не откликнется, не сбросит свою маску. И как можно рассуждать, когда она так близко, такая мягкая, пахнущая чем-то сладким, и в тоже время бесконечно далекая…

— Я доверяю, — едва слышно проговорила Катя, — но я не думаю, что ты хотел бы быть обременённым не только женой, но ещё и ребенком.

Игорь постарался не показать, как его задели её слова. Отвернувшись и глядя в сторону, Катя по-прежнему не пыталась высвободиться из его объятий.

Не желая признаваться себе, что по-настоящему уязвлен, Гоша разжал руки.

Мысленно застонав, он представил, что она сейчас о нем думает. Будь у него хоть капля здравого смысла, он бы уже стоял на коленях перед ней и молил о прощении, но рассудительностью он никогда не мог похвастаться.

— К вопросу о детях, — добавил он, скользя взглядом по её телу, — я столько раз видел — как они умирают, что дать жизнь хотя бы одному я совсем не против… — он внезапно умолк, чувствуя, что опять перестает себя контролировать и что сарказм, к которому он прибег, как к защите, стремительно улетучивается. — И знаешь — что мне сказала умирающая Алсу? Что ты скоро подаришь мне дочь. Видимо она ошибалась… Хотя, к чему я все это тебе говорю, — он обреченно взмахнул рукой. — Прости, что так себя вел. Этого больше не повторится. Можешь и дальше пить свои таблетки…

Не дав Катерине сказать ни слова, Наумов схватил с кресла пиджак и ринулся вон из комнаты.

* * *