Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет (сборник)

— Зайдите ко мне.

— Слушаюсь, Апиа Тимофеевна. Какие документы прикажете взять?

— Ничего не надо. Что это у вас там за странный артикул?

Стряпков заюлил, стараясь прикрыть задом амбразуру «Даров земли». Но Соловьева уже успела увидеть портрет.

— Дайте я посмотрю…

Она расхохоталась.

— Здорово! Это вы Каблукову подарок приготовили? А я и не знала, что вы так дружно живете… Что же у него, юбилей какой?

Стряпков решился: «Эх, была не была!» И сорвал приклеенный хлебным мякишем портрет Якова Михайловича.

—^: Извиняюсь, это, так сказать, маскировочный материал. С днем рождения вас, дорогая Анна Тимофеевна.

Анна Тимофеевна снова взялась за ручку двери. Строго сказала:

— Зайдите ко мне. Вас там ждут,

И, не сдержав гнева, добавила:

— Я предполагала, что вы жулик. Но вы, оказывается, еще и дурак… извините.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ, заключительная, в которой содержится письмо автора к редактору

Дорогой друг!

Прочитав мою рукопись «Понедельник — день тяжелый», прислали мне перечень ваших замечаний и поправок. Между прочим, вы написали: «Читателю будет неясно, что же случилось дальше? Анна Тимофеевна, дав свою оценку Стряпкову, по-видимому, ушла. А что дальше?»

Прежде всего, мне хочется ответить на ваше замечание, что «читателю будет неясно». Извините меня за резкость, но мне кажется, говорить от имени читателей вам не следует, таких полномочий читатель вам не давал. А у нас, к сожалению, бывает так. Обсуждают какое-либо произведение — новую пьесу, поэму, кинофильм, роман, — поднимается гражданин, попавший на обсуждение по недоразумению, и начинает выдавать себя за полномочного представителя широких читательских и зрительских масс:

— Читатель не поймет! Зритель тоже не поймет! Я вот не понял, и они не поймут…

Так и хочется крикнуть:

— Не понял, ну и бог с тобой! Может, тебя мама в детстве темечком об угол комода невзначай приложила? Всякое ведь бывает. Неприятно, конечно, с изъяном жить, но при чем же тут читатели и зрители? Говори, милый, от своего личного имени — будем слушать с не меньшим уважением, особенно если дело говорить будешь, а не болтать.

Так-то вот, дорогой друг. Но поскольку я человек дисциплинированный и опытный и понимаю, что мне с редактором расходиться во мнениях абсолютно не к чему, уступаю и даю справку.

Анна Тимофеевна ушла, а за Стряпковым пришли. Пришел все тот же наш старый знакомый, младший лейтенант милиции Столяров в сопровождении верного своего помощника Шаповалова. Кузьма Егорович, хотя и сообразил, зачем пожаловали к нему непрошеные гости, все же попытался сначала разыграть гостеприимного хозяина:

— Заходите, пожалуйста, заходите…

Они, конечно, зашли бы и без приглашения, но Столяров, как человек воспитанный, сказал:

— Благодарю.

После обмена любезностями разговор пошел деловой. Столяров предъявил документы, подсел к столу и вынул из кармана авторучку. Шаповалов, как специалист по финансовой части, занялся портфелем Кузьмы Егоровича, предварительно спросив:

— Ваш баульчик?

Развернув «вложение», предназначавшееся в свое время для Соловьевой, Шаповалов поинтересовался:

— Сколько тут?

Кузьма Егорович предупредительно сообщил:

— Пять тысяч. Ровно, копеечка в копеечку.

— Можно не проверять?

— Как в банке…

— Я все-таки проверю, чтобы после не было недоразумений.

— Что вы! Какие могут быть недоразумения? Я вам полностью доверяю!

— А я вам, извините, не полностью.

Столяров вынужден был вмешаться:

— Товарищ Шаповалов! Приступайте к исполнению своих обязанностей.

Подсчитав деньги, Шаповалов объявил:

— Совершенно верно. Пять тысяч плюс золотые часики, переданные нам товарищем Соловьевой.

Через открытую дверь заглядывали любопытные сотрудники. Тетя Дуся принесла на подносе чай, но, увидев милиционеров, вздохнув, сказала:

— И этот ганстер, видно, попался!..

Стряпков, увидев, что дело «Тонапа» идет к финишу, попросил лейтенанта:

— Как бы мне с товарищем Христофоровым поговорить?

Младший лейтенант удивленно посмотрел на него и серьезно ответил:

— Этой возможности я вам, к сожалению, предоставить не могу…

И Стряпков узнал, что его патрон переселился туда, где нет ни печали, ни воздыханий.

Когда Кузьма Егорович через полчаса покидал пределы горпромсовета, его провожал только заведующий производственным отделом Любашин, тоже страстный фотолюбитель.

— Будь здоров, Кузьма Егорович, — сказал он. — И скажи, пожалуйста, помнишь, ты у меня светофильтр взял? Распорядись, чтобы мне его вернули.

— Будьте покойны, — ответил за Стряпкова Столяров. — Все будет сделано…

В коридоре стоял Яков Михайлович. Когда Кузьму Егоровича проводили мимо, он отвернулся. Сделал вид, что читает стенную газету «Наш голос». А газета висела с 1 Мая — читать в ней было нечего, все известно наизусть.

Вот, собственно, и все. Потом, конечно, был судебный процесс, и, как говорится в газетных отчетах, виновные понесли заслуженное наказание.

* * *