Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

…Когда Марья Антоновна вошла к Лыкову, он поднялся из-за стола и пошел ей навстречу, широко распахнув руки.

— Дорогая Марья Антоновна! Легка на помине. Только сейчас о вас думал. Садитесь, дорогая. А я планчик работы составлял, хочу с вами посоветоваться, как нам лучше один вопросик поставить…

Королькова отодвинула протянутый ей листок.

— Я к вам по конкретному делу.

— Чем могу быть полезным, дорогая?

— Сейчас. Можно форточку открыть? Душно у вас… Скажите мне, Афанасий Константинович, какого вы мнения о Кокине? Как он, по-вашему, — мошенник или нет?

— Такая постановка вопроса, Марья Антоновна, я бы сказал, более эмоциональна, нежели обоснованна. Осмелюсь поинтересоваться, что побудило вас так остро ставить вопрос?

— Дети! Понимаете, дети! Детям послали такую колбасу… Вы только посмотрите. Это же не колбаса, а статья уголовного кодекса!

Лыков осторожно рассмотрел кусок колбасы.

— Колбаса, конечно, довольно странная. Я бы сказал, не совсем кондиционная. Чего-то тут недоложили, а чего-то переложили.

— За такую продукцию надо к уголовной ответственности привлекать.

— Я вас, дорогая, в ваших чисто административных устремлениях полностью поддержать не могу. Надо доказать, чего недоложили, чего переложили, кто недоложил, кто переложил. И надо воспитывать у конкретных людей чувство ответственности… Людей вообще надо воспитывать. Вот я составляю план мероприятий, давайте так и запишем — о воспитании чувства ответственности в колбасном цехе.

— Вы, Афанасий Константинович, план составляйте, а я пойду подумаю, что делать, чтобы детей гадостью не кормили.

— Ну и порох вы, Марья Антоновна. Разве я отказываюсь вас выслушать? Но почему вы решили, что эта колбаса в недрах нашей мастерской изготовлена? Клейма на ней нет? А она, может, с мясокомбината? Вот я и говорю — вопрос надо изучить, обосновать…

— Это легко по накладной установить. И кроме этого у меня доказательство есть.

Лыков повертел в руках заводную головку.

— Сколько таких предметов обнаружено?

— Как это — сколько? Один.

— Всего один. Следовательно, это случайность, а не закономерность. И нельзя из этого случая, а возможно, неосторожного поступка делать далеко идущие выводы. Это было бы несправедливо, более того — опрометчиво.

— Вы же колбасу видели?

— Видел.

— Убедились?

— Надо изучить…

Марья Антоновна с удивлением посмотрела на Лыкова, торопливо поднялась и ушла, хлопнув дверью. Афанасий Константинович ласково посмотрел ей вслед, покачав головой: «Ах кипяток, кипяток!» И принялся за составление плана. На клетчатую бумагу ложились ровные, каллиграфические строчки: «Дополнительные мероприятия. Первое. Провести в колбасной мастерской беседу о воспитании у работающих чувства ответственности за порученное им дело. Второе…»

Афанасий Константинович задумался: что записать вторым пунктом? Оставить один пункт — отступить от канона. А ничего больше не выдумывалось. Второго не было.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой появляется Анна Тимофеевна Соловьева.

Выйдя от Лыкова, раздосадованная Марья Антоновна столкнулась в коридоре с инженером Анной Тимофеевной Соловьевой, временно, после отъезда Бушуева, исполняющей обязанности председателя горпромсовета.

Королькова, на правах старшей приятельницы, с ходу накинулась на Анну Тимофеевну:

— Где ты, матушка, была? Почему я должна на эту медузу время тратить?

Соловьева обняла Королькову за плечи и ласково ответила:

— Была я, Марья Антоновна, в банке, а у какой-такой медузы вы время потеряли — я не поняла. Пойдемте ко мне, потеряем еще немного.

— Медуза — это Лыков.

— Медузу я не принимаю, — отпарировала Анна Тимофеевна. — Он уважаемый человек и давно в партии, немногим меньше, чем вы.

— Неважно, когда он вступил, важно, до каких пор коммунистом остался… А ну, покажись. До чего же ты сегодня интересная, Аннушка. Прелестная кофточка… Где взяла? Смотри, уж очень ты без мужа форсишь!

О своем наряде Анна Тимофеевна промолчала. Сказать ей было нечего. Она принадлежала к тем женщинам, которые в простеньком ситцевом платьице или даже в комбинезоне выглядят нарядными. На ней был голубой костюмчик, белая кофточка с кружевным воротничком. Очевидно, этот воротничок и производил праздничное впечатление. А может быть, все шло от ясных серо-зеленых глаз и доброжелательной, сердечной улыбки.

Читатель вправе сказать: «Сразу видно, Соловьева тип положительный. Эк ее автор расписывает: ясные глаза, доброжелательная, сердечная улыбка». Совершенно верно: Анна Тимофеевна в основном человек хороший. А о ее ясных глазах и сердечной улыбке автор рассказывает исключительно в силу жестокой необходимости, потому что ясные глаза и сердечная улыбка Соловьевой вскоре обсуждались в вышестоящих организациях и вызвали много споров.

— О чем вы, Марья Антоновна, хотели поговорить?

— Полюбуйся! И этой гадостью Кокин детей кормить собирался. Детей!

— Да, действительно дрянь. Это наша? Точно?

— Наша, наша.