Понемногу о многом (сборник)

– В полосочку, – не сдавалась матушка. – Ты глянь сколько у тебя мази. А ты этой вонючей понамазался. На весь дом навонял. А я не могу. Всё мажет, мажет свои ноги всем подряд, а толку-то. Вот, что врачи приписали, тем и мажь.

– Да что они, врачи твои, понимают, – попытался заступиться за себя отец Федор. – Вот назначили. Я в справочнике почитал противопоказания, мне это лекарство нельзя. Знал я одного врача, какой умница был, скольким людям помог, а всё любил говорить: «Терапевт все знает, но ничего не видит. Хирург все видит, но ничего не знает. Невропатолог – не ври патолог».

– Зато ты всё знаешь, – парировала матушка, махнув рукой, – я лучше пойду дойду до Валентины. Мне надо. Вас закрою, а чтоб тебе не выходить, ключ в форточку дам.

И матушка, ворча себе под нос о тигре и вонючей мази, вышла из комнаты. Через некоторое время она стукнула в окно.

– Не буду я у нее прощения просить, все равно она ничего не понимает, – рассуждал сам с собой отец Федор, направляясь к окну за ключом. Но, забрав ключ, он вдруг неожиданно для меня прокричал в форточку уходящей обиженной супруге заискивающим голосом: «Нина, красавица моя, ты пошла?»

– Вот, – объяснял он мне чуть попозже, – все меня хвалят. Ну такой я хороший, такой хороший, прям святой, если б не моя матушка. Для чужих мы хорошими можем быть, только с близкими такие, какие есть. И они терпят наши немощи.

Моя память навсегда сохранила отца Федора таким, каким он был в тот момент. Несмотря на седину и проложенные временем морщины, лицо его казалось удивительно молодым, с еле заметной, по-детски озорной улыбкой, прятавшейся в бороде, чуть прищуренными веселыми глазами, которые порой казалось, смотрели не на тебя, а вглубь твоего сердца, в самые потаенные уголки. От этого взгляда мне стало стыдно, мои недавние помыслы и обиды показались смешными. Разговор о пагубности семейной жизни для моей души и спасительном стремлении в монастырь не состоялся.

Я возвращалась домой, размышляя о том, что хоть семья и не монастырь, но тоже школа, строгая школа, которая через смирение учит терпеть, прощать и любить от самого начала до конца жизни.

Разорвав серый тюль облаков, на небо выплыла луна, разлившись по земле серебряным светом. «Вот и луна. Спутник. Спутник на орбите», – промелькнуло у меня в голове. «Спутник на орбите», – повторила я мысленно про себя, еще раз пытаясь вспомнить что-то очень доброе, связанное с этими словами. Из глубин моей памяти выплыл услышанный мною когда-то рассказ про одинокую супружескую пару – старичка и старушку.

Старичок был покрепче и еще мог ухаживать за собой. Но ухаживать за больной супругой он был уже не в состоянии. Поэтому на неделю его жена уезжала в дом престарелых, а на выходные старичок забирал ее домой. И вот они ехали в автобусе, тесно прижавшись друг к другу. Выходные дни, проведенные вместе, закончились, предстояли будни разлуки.

– Милая моя спутница на орбите, – говорил старичок, заглядывая в грустное лицо супруги, – потерпи немножко. Ведь всего неделька, и я опять заберу тебя. Всего неделька, это так мало, и мы снова будем вместе.

Не в силах что-либо изменить, они принимали боль разлуки, но никакая сила не могла разделить их души. Как два деревца, посаженных вместе, за долгие годы корни их срослись, и ветви переплелись так, что они стали одним целым. Никакая сила не смогла бы разъединить связь, подобную притяжению Луны к Земле, неизменную спутницу, несущую свой свет средь ночи.

Луна продолжала разливаться серебряным светом. И казалось, в этом серебре тихой грустью звучат голоса скрипок. Той грустью, которая несет в сердце радость от прикосновения с чем-то высоким, чистым и прекрасным.

В лунном свете по тихой осенней улице я шла домой и думала о муже. «Милый мой спутник на орбите, как хорошо, что ты есть…»

Страна заходящего солнца

Безмолвный крик, кровавый цвет
На голубое брызнет небо,
Когда ладони-облака
В закат уронят солнца тело.
Умрет светило. Утром вновь,
Как сотни лет назад, воскреснет,
И над проснувшейся землей
Лучами жизни вновь забрезжит.
Природа вторит Божеству,
Что на кресте вознесся в вечность.
В закатный час его слеза
Стекает в неба бесконечность.
Но тщетно бьется алый крик
В молчанье шторы на оконце.
Потерянные в смуте дней
Мы наглухо закрыли сердце.
Адаму был подарен рай.
Ему казалось это мало.
Весь Божий мир дарован нам,
Но мы не знаем, что нам надо…