Пони

И если старый маршал Фармер хочет над этим посмеяться, мне-то что? Пусть смеется сколько хочет. Мне не важно, чему он верит, чему не верит. Правда есть правда, как говорит Па. Вот и все.

Так я убеждал себя, пока костер согревал мне спину и в ночи эхом отдавалась темная сторона мира. Правда есть правда. Эти слова были бальзамом для моей души.

Покоя мне не давала другая часть разговора с маршалом Фармером. Та, которая касалась Мака Боута и сундука с золотом. Вот из-за чего мой мозг пришел в смятение, вот почему мое сердце не могло успокоиться. Вот какие мысли не давали мне спать, кружились в моей голове и сталкивались друг с другом, словно мухи внутри лампы. Это было совсем новое для меня неведомое.

Должно быть, где-то в потаенных уголках души я знал правду. Или верил, что найду ее на другом краю Чащобы. Но сердце – загадочная вещь. Можно пройти тысячи миль через неизведанные земли и так и не найти ничего более неведомого, чем любовь.

4

На следующее утро мы поднялись ни свет ни заря. Дул холодный ветер. Я не выспался и потому был утомлен и недоволен.

– Приближается гроза, – сказал маршал Фармер.

Я глянул на небо. На мой взгляд, чистое небо ничего подобного не предвещало, но тратить время на пререкания я не хотел.

– Мы сегодня доберемся до ущелья? – спросил я.

Он что-то буркнул. То ли да, то ли нет. Я не стал переспрашивать.

Начинался четвертый день в Чащобе. Посещала ли меня мысль: «А если бы я остался дома ждать, то Па уже скоро бы вернулся» или другая: «Может, если бы я послушался Митиваля, то не страдал бы так от комаров и голода, и не ломило бы все тело от сидения в седле с утра до ночи, и не мучили бы меня воспоминания об израненных мертвецах»? Да, все эти мысли приходили мне в голову. Но еще я думал: «Движение вперед – это движение вперед. Время назад не повернуть».

Мы сели на лошадей и через час быстрой езды вдруг приехали.

После долгих дней пути, целью которого было неизвестное мне ущелье, столь быстрый конец путешествия тем утром показался знаменательным и в то же время чем-то обыденным. Почему-то в груди не хватало воздуха, как будто все это время я бежал сломя голову с зажмуренными глазами, а теперь вдруг мне открылось яркое солнце. Все двигалось быстрее. Мои чувства обострились, тело звенело предчувствием. Мы прибыли.

Пока я не увидел зияющий провал ущелья, мне не приходило в голову, что все эти дни в Чащобе мы взбирались наверх. То, что казалось небольшим подъемом, в реальности обернулось серьезным перепадом высот. Когда я остановился у кромки разлома, то почувствовал себя на краю мира. За двенадцать лет своей жизни я никогда еще не бывал на такой высоте. Стоило мне глянуть вниз вдоль обрыва, как душа моя ушла в пятки. Пришлось опуститься на четвереньки и отползти назад на дюжину шагов, туда, где мы оставили Пони и гнедую кобылу. Но и наблюдать за тем, как маршал ходит туда-сюда по самому краю, было невозможно. У меня подгибались колени и бежала дрожь вдоль позвоночника. Мое состояние имело особое название, я помнил, как Па рассказывал о нем, но никак не мог поймать слово. Оно, подобно миллиону других слов, кружилось в пространстве между мной и далекой землей внизу.

Не в силах больше смотреть на маршала, я зарылся лицом в гриву Пони. Он фыркнул на это, чем вдруг напомнил мне Аргуса, который всегда начинал тихо потявкивать, когда я чесал ему брюхо. И следом за воспоминанием на меня накатило отчаяние. Как там Аргус? Что я здесь делаю? Как я вдруг оказался здесь, на краю глубокого ущелья, так далеко от дома?

Я стал оглядываться в поисках Митиваля, которого не видел уже второй день. К моему огорчению, его нигде не было. Он же обещал, что будет рядом.

Вперевалку подошел маршал Фармер, бормоча что-то себе под нос. Настроение у него было не самое хорошее, и это еще мягко сказано.

Он потерял след. Это я понял быстро. Здесь, на каменных плитах невозможно высокого утеса, не было ни отпечатков копыт на сырой земле, ни обломанных веток. Тогда мы вдвоем облазили все вокруг в поисках лошадиного навоза или следов привала. Безрезультатно. Казалось, люди, которых мы преследовали, исчезли с лица земли и мой Па вместе с ними.

– Что же нам теперь делать? – спросил я маршала Фармера.

– Да чтоб мне повеситься, если я знаю! – проворчал он мрачно.

– Хочу пить, – сказал я, даже не обращаясь к нему, а просто чтобы обозначить свои потребности.

Но он пришел в ярость:

– Прекрати уже свое нескончаемое нытье! Не видишь, я пытаюсь думать!

Я мог бы ответить, что молчал все утро, но решил придержать язык. Маршал Фармер вернулся на скалистый выступ и опустился на колени. Было больно смотреть, с каким трудом он сгибает скрюченную спину. Тем не менее он лег, подтянулся к самому краю и высунулся так, что его голова свесилась со скалы. Я восхищенно наблюдал за его храбрыми действиями, но вдруг услышал, как он зовет меня:

– Малец, иди-ка сюда.

– Нет, спасибо, мне и тут хорошо, – ответил я и опять уткнулся в шею Пони.

– Подойди сюда!