Пони Педро

Мы перегородили стойло поперечной балкой. Она должна была отражать удары копыт баловницы. Расчет был верен, но наше «золотце» так яростно брыкалось, что мы не на шутку встревожились за ее копыта и бабки.

Говорят, что, когда лошадь до такой степени избалована, помогает лишь одно средство. Какое? Плетка! Надо показать, кто в конюшне хозяин. Лошадь должна трепетать, когда ты входишь в стойло!

На мой взгляд, этому грубому методу грош цена. Лошади, которых истязают, становятся мерзкими тварями. И они в этом не виноваты. Если животное избаловано, человек должен перевоспитать его настойчивостью и твердой волей. Бьют те, кто ленится думать. Неужели человек, который изобретает машины и автоматизирует целые рабочие процессы, не справится с избалованным животным?

Я отпилил от бревна две чурки толщиной в кулак и привязал к ним ремешки. Затем осталось самое трудное: ремни с чурками надо было затянуть на задних ногах кобылки. Я поставил возле нее невысокую передвижную загородку. По одну сторону загородки стоял я, по другую — кобылка. Ее круп возвышался над этим барьером. Прикрываясь им как щитом, я добрых полчаса уговаривал свою пациентку, а затем перегнулся через перегородку и положил руку ей на спину. В конце концов капризница примирилась с этим. Тогда я стал медленно передвигать руку к ее задним ногам и через несколько минут добрался до коленных суставов. Разумеется, пока шло «лечение», деревянному барьеру досталось немало ударов, предназначенных мне. Я весь вспотел, будто перетаскивал тяжеленные мешки. Наконец мне все же удалось затянуть ремешки повыше коленных суставов. Теперь чурки были прикреплены к ногам кобылки. Как только она начинала лягаться, чурки били ее по ногам.

Наша гостья очень быстро сообразила, что, поднимая ногу для удара, она сама себя наказывает. Два дня спустя, когда я входил в стойло, кобылка уже встречала меня мирно. Можно было класть руку ей на спину, можно было чистить ее скребницей и щеткой.

Теперь осталось лишь отучить ее кусаться. Здесь мне помогла рукавица, набитая тряпьем. Вместо руки я протягивал рукавицу. Она была пропитана керосином.

Не прошло и двух недель, как у нас в конюшне стояла кроткая, благовоспитанная кобылка. Мягкое слово действует сильнее самого жесткого кнута. Вот какой урок мы вынесли отсюда. Этой весной мы чуточку поумнели. Воздух полнился ликующим пением птиц. Цветы улыбались нам, как будто тоже радовались тому, что мы поумнели, стали опытнее.

ЧЕРТ ЛОМАЕТ СТЕНКУ

Абрикосы покрылись нежно-розовыми цветами. Вишневые деревья окутались бело-зеленой дымкой. Еще одна ночь, один теплый дождь, и все зацветет. Кто нынче не смеется и не надевает свой лучший наряд, того и лето не заставит улыбнуться.

Я смеялся над нашим африканским козликом Муком. С того дня, когда мы с Педро привезли его со станции, он стал у нас настоящим чертенком. Ростом он не больше фокстерьера. Когда Мук доволен и сыт, он блаженно блеет, и его голос ласкает слух. Он мелодичен, как звон серебряных струн. Но беда, если Мук недоволен! Пенье серебряных струн превращается в визг. И визг этот отвратительнее мяуканья мартовских котов.

Мука кормили тем же, что и Педро. Несмотря на это Мук все время забирался в кормушку к пони. Козлик нимало не пугался, когда Педро норовил хватить его зубами, и ловко увертывался. Педро отчаялся и перестал защищать свой корм. Это подстегнуло Мука на новые дерзости. Он прыгал в кормушку, выбирал весь овес и наедался до отвала, а Педро только смотрел, прижав уши. Когда грабительский налет, по его мнению, затягивался, он пытался укусить воришку, но тот быстро подставлял свои коротенькие твердые рожки, которые больно кололи мягкую морду Педро.

Наевшись, Мук «благодарил» Педро тем, что оставлял в его корме козьи орешки. Корм оказывался испорченным. Если бы мы вовремя не уняли озорника, Педро умер бы с голоду.

Как многие карлики, прожорливый Мук был очень хитер. Когда его хотели поймать и привязать, он прятался у Педро под брюхом. Там была его крепость.

«Ну-ка, попробуй, подойди! Мой большой брат задаст тебе!»

Педро и Стелла стояли рядом, разделенные стеной. Они не видели, но чувствовали друг друга. Носы лошадей видят сквозь стены. Нечего и говорить, они охотно бы поздоровались и потерлись носами, но между ними была глиняная стенка. Иногда Педро яростно обрушивался на эту стену-разлучницу, а иногда Стелла скребла глину передними копытами. И вот в один прекрасный день в стене образовалась дырка, однако слишком маленькая для приветствия. Находясь в стойле Стеллы, я иной раз пугался громкого фырканья: это Педро обдавал меня своим жарким дыханием через дыру в стене.