Другая была романом. Доминика вспомнила, что они с Энгусом говорили об этом романе за обедом на обратном пути в Сидней. Доминика вскользь заметила, что хочет почитать его, но не успела купить, а он сказал, что прочитал уже половину и получает большое удовольствие.
Еще через три дня она получила новую посылочку, уже не такую тяжелую, с прежним адресом отправителя. На этот раз пакет содержал диск и короткую записку от Энгуса, в которой он выражал надежду, что она одобрит его выбор. Доминика вставила диск в плеер и перенеслась в мир экзотической джазовой музыки, на фоне которой перекликались тамтамы и дудка.
Но как ей быть с этими подарками? Книга о моде подсказала ей несколько фасонов для детских платьев, а также новые интересные цветовые сочетания. От романа она не могла оторваться, а мелодия постоянно звучала у нее в голове, и она напевала ее с утра до вечера. Так что Энгус едва ли мог придумать что-то интереснее, признала Доминика. Он, как видно, не пропускал мимо ушей ни одного ее слова.
Доминика невольно задумалась о том, что могло бы заинтересовать Энгуса. И над тем, не следует ли ей ответить любезностью на любезность.
Она долго смотрела на маленькую акварель в художественном салоне недалеко от своей студии.
Акварель представляла сценку из провинциальной жизни. На ней был изображен кактус и молодой гуртовщик верхом на лошади. Но не пробудит ли это болезненные воспоминания?
Затем Доминика стряхнула с себя оцепенение и решила, что проблема не в том, чтобы засыпать его ответными дарами, но как и когда поблагодарить его за подарки.
За три дня до ужина у мамы ей представилась такая возможность. Но пришлось минут пятнадцать объяснять по телефону разным людям, кто она такая, прежде чем ее соединили с Кейром, что изрядно подкосило ее уверенность в себе и заставило усомниться в правильности своего намерения.
Когда Энгус наконец взял трубку, его голос звучал как-то растерянно.
— Доминика?
— Да, Энгус. Извините, что отвлекаю вас, но…
— Не извиняйтесь, — перебил он. — Мне следовало дать вам прямой номер, но сейчас я действительно немного занят.
— Ах.., ну что же… — Она сознавала, что говорит холодным, отчужденным тоном, но никак не могла изменить его. — Я постараюсь покороче.
Спасибо большое за книги и диск. Мне все понравилось. Но я звоню еще и по другой причине. Я получила предложение по поводу нашей блэктаунской собственности. Цифра немного меньше вашей, но зато…
— Тогда не соглашайтесь, — решительно произнес он.
Доминика перевела дыхание и вежливо возразила:
— Позвольте мне закончить. Да, немного меньше… — Она сказала, на сколько именно. — Но зато они предлагают очень выгодные условия соглашения, крупный залог, обещают перевести деньги в течение месяца, так что…
— Они надеются этим заставить вас согласиться на цену ниже подлинной стоимости, Доминика. Назовите им мою цифру и не уступайте ни пенни.
— Не уверена, что у меня хватит духа, — призналась она. — Словно отказываешься от синицы в руке ради журавля в небе…
— Подумайте о том, сколько новых платьев и бутылок французского шампанского сможет купить ваша мама на разницу в цене, — посоветовал Энгус.
— А вы уверены, что они непременно… — импульсивно проговорила Доминика и беспомощно замолчала.
— Если они и откажутся, то обязательно появятся другие. Пришло время проявить твердость характера, Доминика, хотя, разумеется, решать все равно вам. Послушайте, извините меня, мне надо сейчас идти, но вечером в пятницу мы увидимся.
Телефон замолчал, и Доминика возмущенно уставилась на трубку. Не только потому, что он закончил разговор первым, но и потому, что он использовал против нее ее собственные слова о твердости характера.
В пятницу, когда Доминика приехала па Роуз-Бэй, нервы ее были натянуты как струны. И тут обнаружилось, что маменька устроила настоящий маленький банкет. На горячее были приготовлены свинина, запеченная с молодым картофелем в листьях салата, седло барашка с травами в горчичном соусе и гарниром из сладкой моркови и свежей спаржи.
На десерт — ягодный мусс, настоящая симфония из земляники и черники, щедро сдобренный кремом.
На старинной кружевной скатерти красовались сервиз севрского фарфора, свечи в тяжелых георгианских подсвечниках, а в большой фарфоровой чаше плавали лепестки камелии.
Первой реакцией Доминики было раздражение. Мама всегда превосходно готовила и передала ей свои таланты, тогда как Кристабель, начисто лишенная кулинарных способностей, вряд ли приложила здесь руку. Но с тех пор, как благосостояние семьи пошатнулось, Барбаре пришлось отказаться от помощниц по хозяйству, к которым она привыкла и без которых никогда не обходилась. Так что, хотя приготовление изысканных блюд и далось ей сравнительно легко, уборка, полировка серебра и хрусталя наверняка отняли у нее последние силы.
Чувство вины быстро вытеснило раздражение, и Доминика обрадовалась, что пришла пораньше.