Понять - простить

Она прошлась по комнате. Грудь поднималась у нее от негодования, и от вдруг прихлынувших слез заблистали глаза. Она продолжала дрогнувшим голосом:

— Я вас спасу. Я вчера еще это задумала. Вы сидите у меня, я сбегаю за одним человеком. Хороший человек. Что-нибудь вместе для вас придумаем… Хороший вы. Деликатный… А глаза синие, как у девушки.

III

Сарра ушла. Игрунька остался один в ее маленьком домике. Приходилось покориться судьбе. Улица была пуста. В доме с тополем окна были заложены ставнями. В промежутке между домами синел залив. Он был пуст. Влево, у белых скал, за цементным заводом, как кресты на кладбище, торчали из воды мачты потопленных военных кораблей. По горизонту, туманя светло-синее небо, тянулись пологами черные дымы. Армада с армией уплывала к неизвестным берегам.

Как пусто было на сердце!.. Но как интересна дальнейшая судьба!.. "Роман приключений!" Да, — роман. Что-то вроде Тома Сойера стал Игрунька. "А, Игрунька? Каково тебе? Сумеешь умереть так же весело, как весело умел жить?" Игрунька взял револьвер, осмотрел его. На холодном дуле у самого пулевого отверстия желтой крапинкой легла ржавчина. "Надо отчистить", — подумал Игрунька. Полез, было в сумку за тряпочкой и смазкой и остановился.

"К чему? Все равно завтра он мне не понадобится. Он мне нужен только сегодня. На один раз! На один выстрел!"

Игрунька потянулся, подошел к зеркалу.

"Красив, — подумал он. — Если хочешь быть красивым, поступай в гусары. Мне и в гусары поступать не надо".

Русые светлые волосы, чуть завиваясь, сбегали на тонкий лоб. Расчесаны они были на пробор. Солнце подожгло их на концах, и там они сверкали бледной медью. Прямые брови и синие глаза с густой поволокой!.. Красив!..

"И я умру!.. Господи! Спаси меня!" — сказал Игрунька и сказал с такой верой, с такой силой, что, ему показалось, какая-то бесплотная масса вдруг подступила к нему и охватила его тело, как мягко охватывает ночью теплый воздух, когда спускаешься из степи в глубокую балку.

"Нет… Мы поборемся еще!" — подумал Игрунька и сладостно ощутил всю силу своего юного тела. Казалось: вплавь переплывет море.

"И не из таких переделок выходили!"

Игрунька весь точно напружинился и стал выше ростом. Заблистали глаза.

"Хороша жизнь. Там большевики, меньшевики

это дело десятое. Ни тем, ни другим. Что же, тут кадеты, там большевики — а позор один. Нет! Надо царя! Без царя России не будет. Аминь — крышка. Я служить хочу царю. А пока — быть солдатом. Кондотьером! Есть, говорят, у французов Иностранный легион в Африке… К ним… куда угодно… Но только жить… Мама! Милая мама, помолись за меня и за папу. Ты святая!!!"

Еще теплее стало на сердце. Плотнее окутал его этот воздух, и было почти физическое ощущение прикосновения непонятного тела.

Понял: может прыгнуть с высокой скалы в пропасть — и не разобьется, может оказаться в пучине морской — и не утонет.

"Хочу — по волнам морским пойду, как по суше. Скажу горам — двиньтесь, защитите меня — и двинутся. Спасибо, мама! Мамочка милая, жива ли ты? И где ты молишься обо мне, у себя ли дома перед старой иконой или у Господа?

Спасибо, мамочка!"

Игрунька так веровал в эту минуту, что если бы вошли красноармейцы и повели его на расстрел — не испугался бы. Знал, что не расстреляют…

Дверь отворилась, и в комнату впереди Сарры вошел брюнет высокого роста, в коротком изящном пальто.

— Демосфен Николаевич Атлантида, — представился он.

Томные глаза ласково окинули Игруньку с головы до ног.

Игрунька поклонился.

— Штабс-ротмистр Кусков, — сказал Атлантиди, — времени терять на разговоры и объяснения не приходится. Большевики прошли Перевальную. Через час их отряды будут в предместье. Городская сволочь развешивает красные флаги, готовясь встречать их. Зеленые грабят дома… Хотите ехать в Константинополь или нет?

Игрунька опять молча поклонился.

— Но предупреждаю, простым матросом.

— Есть! — отвечал Игрунька, вытягиваясь.

— Вам надо переодеться. Госпожа Гольденцвейг, может быть, вы поможете?

— У меня от покойного мужа кое-что осталось, — сказала Сарра. — Господин офицер, пойдемте ко мне.

Через пять минут Игрунька оглядел себя в зеркало. "Чучело, огородное чучело! — подумал он. — Воробьев на огороде пугать… А все-таки хорош!"

Вероятно, того же мнения была и Сарра. Она кинулась ему на шею и покрыла его страстными поцелуями.

"Ну, это дело десятое", — подумал Игрунька, оправил костюм, вышел к сидевшему у окна греку и, вытянувшись перед ним по-военному, отрапортовал:

— Есть, господин капитан.

Грек захохотал, показывая под черными усами крепкие белые зубы.

— Ах! Шут гороховый… Вы знаете, штабс-ротмистр, вы погубите всех публичных девок в Батуме и Константинополе.

— Есть, господин капитан.

— Ну, идемте!