Понять Россию. Опыт логической социологии нации

И что же, в конечном счете, мы получили в результате столь тяжко давшихся нам экспансионистских устремлений, которые, как мы видим, явственно прослеживаются на протяжении всей нашей истории от рождения Московского государства до начала разложения Советской империи?

Роковая территория

Я уже отмечал, что для моего поколения, которое сформировалось еще в советское время, пережило перестройку, распад СССР и рождение новой России, один из самых горьких вопросов – как получилось, что нынешнее состояние нашей страны (как впрочем, и на протяжении почти всей нашей истории) столь унизительно и стыдно несообразно ее могучему потенциалу?

Ответ на этот вопрос заключается отнюдь не в том, чем так долго была забита голова российского обывателя: что наша страна, дескать, пережила немало нашествий врагов-супостатов, что беды наши от происков «злокозненных» евреев, кавказцев и пр. или в суровых климатических условиях.

В той же благополучной Европе немало народов пережило не меньшее число нашествий и разрушений, евреев и своих горячих «кавказцев» там не меньше чем у нас, а природно-климатические условия явно более благополучной, чем мы Скандинавии, не лучше условий средней полосы России.

Расхожие у нас объяснения хронических бед наших с таким же успехом можно было отнести к любому другому народу, однако у них эти обстоятельства все же не получили столь роковых как у нас последствий.

И лишь об одном факторе, действительно отличающем условия нашего бытования от других народов и на самом деле во многом определившем нашу многострадальную судьбу, официальная российская державная идеология предпочитает не распространяться. Ибо это для нас «священная корова» и предмет национального комплекса – территория.

Справедливости ради надо сказать, что многие народы, как и мы в начале своей истории, сталкивались с общими проблемами, связанными с разобщенностью и межплеменной враждой. Однако в их и наших обстоятельствах, все же было нечто принципиально отличное, что позволило им быстрее нас научиться самоорганизации и наладить свое общежитие в широком смысле этого слова, как общее житие. И этим «нечто» была не Богоизбранность, не расовое превосходство, а опять же именно территория.

Европейским народам, которые налаживали свое хозяйство в условиях густонаселенности вольно или невольно приходилось учиться уживаться друг с другом. Кроме того, территориальная ограниченность и постоянно возрастающая ценность земли неизбежно обращали европейцев к интенсификации своей экономики.

Другое дело у нас. Изначально становление восточных славянских народов шло на территории, характеристика которой, по крайней мере, двумя главными пунктами принципиально отличалась от того, что досталось народам Центральной и Западной Европы.

Первое отличие заключалось в том, что в эпоху великого движения и становления молодых этносов в обширном регионе между Старой Европой и Азией, доставшаяся нашим предкам территория была непривлекательной для их более развитых соседей, а также для разных «пришлых» народов, которые бурным потоком устремлялись к перемене свой судьбы.

– Эта территория была более суровой по климату, чем та, в которой привыкли они обретаться.

– Эта территория, лесистая и болотистая была труднодоступна и, в общем-то, не подходила к хозяйственному укладу тех народов, которые были главной пружиной переселенческого толчка в 4–5 веке нашей эры.

– Племена, населявшие эту территорию, в те времена еще не обладали тем, что представляло бы существенную ценность для других народов. Проще говоря, они были бедны настолько, что не представляли особого интереса для других.

Вследствие этого изначальная наша территория в меньшей степени, чем это было в Европе (проходной двор!) была подвержена различного рода пришествиям, прошествиям и нашествиям других народов, вернее сказать, они проходили более «по касательной» к нам.

В традиции нашей историографии сие обстоятельство принято воспринимать как благо и предмет национальной нашей гордости. Дескать, благодаря этому обстоятельству мы сохранили свою самобытность, а это почему-то «a priori» каждый должен считать главным залогом своей счастливой жизни.

Однако трезвый подход дает нам все же основания не столь однозначно с точки зрения исторической перспективы нации, а тем более с точки зрения благополучия человека, оценивать «благость» этого обстоятельства.

Да, мы в меньшей мере были подвержены внешним влияниям, но ведь мы вследствие этого и в меньшей мере испытывали на себе стимулирующий эффект «перемешивания» культур, их взаимного обогащения и развития.

Любопытно, что исторический опыт Европы вполне наглядно подтверждает: практически ни одна более менее проявившая себя нация и народность, сварившаяся в средневековом этническом котле, не только не исчезла до нашего времени, но и сумела сохранить свою самобытность.

Тем более не осталась в накладе и отдельная личность, ни по возможностям для самореализации, ни в плане личного материального благополучия.