Понятие "революция" в философии и общественных науках: Проблемы, идеи, концепции

Такая постановка вопроса расходилась с фактами, что не могло устроить востоковедов. Но вместо марксистского решения проблемы сущности строя послереволюционного Ирана было предложено нечто иное: революция как духовное («социокультурное») явление. Это положение в качестве новой (для нашей науки) методологии изучения революций выдвинуто доктором философских наук K.M.Кантором в 1987 году [617], а к Ирану вскоре применено известным нам С. Л. Агаевым.

В Иранской революции он увидел «протест против ценностей “общества потребления" и потребительской психологии, стремление к духовной деколонизации и национально-культурному самоутверждению» [618]и т.д.

Вот какие «действительные задачи» решала эта революция. Вопрос о сущности строя, установленного благодаря ей, теперь вообще решать не нужно: она совершилась в сфере духа. Общество растворяется в культуре, борьба классов – в борьбе ценностей, социальная революция – в абстрактном процессе освобождения человека. Несмотря на дежурные заверения обоих авторов о творческом развитии марксизма, материализм здесь не найти даже под микроскопом. Критерий прогресса тоже отсутствует: выбор ценностей («либеральные», «традиционные» и др.) и оценка их победы без связи с общественным строем – дело эмоций. Догматизм сменился откровенной ненаучностью.

Так советское обществоведение исчезло в ходе дискуссии под напором пришедшей с Запада эклектики.

Как изучается в современной России проблема революции

В современной российской философии и социологии проблема революции фактически не ставится. Это логично, так как ни современная западная, ни русская религиозная философия, ставшие теперь образцами для подражания, по этой проблеме не могут сказать ничего, а взамен в качестве локомотива истории способны предложить либо реформы, либо мистицизм личного самосовершенствования.

Единственная книга последнего десятилетия, затрагивающая вопросы теории революции, написана двумя высокопоставленными чиновниками – заместителем генерального директора Фонда реструктуризации предприятий и развития финансовых институтов И. В. Стародубровской и руководителем Рабочего центра экономических реформ при Правительстве РФ (ныне – ректор Академии народного хозяйства при Правительстве РФ) В. A. May, экономистами по специальности. Она издана в 2001 году на английском и русском языках в Оксфорде и Москве, посвящена М. С. Горбачёву и Е. Т. Гайдару и носит название «Великие революции: от Кромвеля до Путина»,

По форме это попытка привить на отечественной почве идеи западной «социологии революции» в «структурном» варианте. Круг предшественников очерчен вполне определенно – А. де Токвиль, С.Хантингтон, Б. Мур, Т. Скокпол, Т. Гарр, К. Бринтон и другие. Авторы не скрывают импортный характер изложенных мыслей, безмятежно признаваясь в трудности перевода ключевых терминов, употребленных в английском издании ("challenges" и "constraints"), на русский язык [619]. Перевод, впрочем, нареканий не вызывает – понять задачу авторов просто.

Она заключается не только и не столько в создании новой версии «социологии революции», сколько в идеологическом оправдании деятельности политиков, которым посвящена и которыми, как подчеркивают авторы, вдохновлена книга. Историческая прогрессивность их курса, вера в которую побудила авторов щедро рассыпать по страницам книги комплименты М. С. Горбачёву и Е. Т. Гайдару и даже подвигла на признание: «Все недостатки книги могут быть отнесены исключительно на счет ее авторов» [620](имеется в виду: но не кумиров) – вот стержень книги.

Следовательно, мы имеем дело не с позицией Стародубровской-May, а с выраженной ими позицией Горбачёва-Гайдара, которая заключается в том, что их правление стало для СССР-России социальной революцией.

Всемирная история периода «от Кромвеля до Путина», увиденная с этой позиции, выглядит следующим образом. Революции не происходят в «стабильных обществах», т. е. до капитализма и в нынешних капиталистических обществах. Они происходят при модернизации и «связаны с феноменом экономического роста» [621]при «кризисе роста». Таковых в истории было три:

– кризис ранней модернизации при переходе к экономическому росту;

– кризис зрелого индустриализма, «выплеснувший на поверхность противоречия массового промышленного производства» [622];

– кризис ранней постмодернизации при переходе к постиндустриальному обществу.

Первый кризис имел место в Англии XVII века, в России второй половины XIX века, в Китае второй половины XX века.

Такая постановка вопроса означает утверждение параллельного развития всех отдельных обществ – как у Ростоу. Но уже при обращении ко второму кризису она дает сбой: «В отличие от первого, кризис зрелого индустриализма, проявлявшийся в развитых странах с конца XIX века и достигший своего пика в период Великой депрессии, был искусственно перенесен и на страны, где еще не сложилось зрелое индустриальное общество, интернационализирован и синхронизирован» [623].