Как следует из самих слов «расстройство» и «смятение», люди в этих состояниях, используя рискованную метафору, подвергаются действию каких-то противостоящих им сил. Можно выделить два основных рода таких конфликтов, а именно: когда одна наклонность идет вразрез с другой, и когда какая-то наклонность натыкается на суровую действительность мира. Тот человек, который одновременно мечтает о сельской жизни и хочет сохранить то положение, которое требует его проживания в городе, балансирует между противоположными склонностями. Желания человека, который хочет жить, но умирает, пресекаются силой непреодолимых обстоятельств. Эти примеры обнаруживают важную черту волнений, а именно ту, что они предполагают существование наклонностей, которые сами по себе не являются волнениями, — примерно так же, как водоворот предполагает течение, каковое само по себе не является водоворотом. Водоворот — явление, обусловленное препятствием или столкновением, скажем, двух течений или течения и скалы; возбуждение требует существования двух склонностей или склонности и внешнего препятствия. Горе есть особого рода аффект, вызываемый смертью; неизвестность — своего рода надежда, к которой примешивается страх. Чтобы испытывать колебания между патриотизмом и честолюбием, человек должен быть вместе и патриотичным, и честолюбивым.
Юм, вслед за Хатчесоном, отчасти понимал различие между наклонностями и возбуждениями, когда он отмечал, что некоторым «страстям» присуще спокойствие, тогда как другим — неистовство. Он заметил также, что спокойная страсть может «победить» неистовую. Но его антитеза «спокойного» и «неистового» предполагает простое различие в степени между двумя явлениями одного рода. На самом же деле наклонности и возбуждения — явления разного рода. Возбуждения могут быть неистовыми или умеренными, а наклонности нет. Наклонности могут быть относительно сильными или относительно слабыми, но это различие не в степени производимого расстройства, но в степени действенности, каковое представляет собой уже совершенно другой вид отличия. Словом «страсть» Юм обозначал явления, по крайней мере, двух несопоставимых типов.
Когда человека описывают и как очень жадного, и в то же время как заядлого садовода, то отчасти это означает, что первый движущий им мотив сильнее второго в том смысле, что его внутренние и внешние устремления в гораздо большей степени направлены на обогащение, чем на садоводство. Кроне того, в ситуации, когда для украшения сада надо пойти на известные расходы, он, скорее всего, пожертвует орхидеями ради сохранения своих денег. Но можно сказать еще больше. Чтобы человека можно было описать как очень жадного, необходимо доминирование этой предрасположенности над всеми или почти всеми прочими его наклонностями. Даже описание его как заядлого садовода указывает, что этот мотив доминирует над большинством других его склонностей. Сила мотивов — это их сравнительная сила vis-a-vis к какому-то иному специфическому мотиву, или вообще к любому другому мотиву, или к большинству других мотивов. Они определяются отчасти по тому, как человек распределяет свою внутреннюю и внешнюю активность, а отчасти (что относится к особым случаям того же самого) по результатам конкуренции между его наклонностями, когда обстоятельства вызывают такое соперничество — т. е. когда он не может одновременно делать два дела, к которым испытывает склонность. В самом деле, сказать, что его мотивы имели такую-то и такую-то силу, означает просто, что он, наверное, распределил свою деятельность таким-то и таким-то образом.
Иногда отдельный мотив настолько силен, что он всегда или почти всегда подчиняет себе все другие мотивы. Скряга или святой, быть может, пошли бы на любые жертвы, включая и саму жизнь, лишь бы не потерять то, что они ценят больше всего. Такой человек, если бы только мир любезно ему позволил, никогда бы всерьез не волновался и не расстраивался, поскольку никакая другая склонность не была бы достаточно сильна, чтобы вступить в конкуренцию или в конфликт с его сокровенным вожделением. Разлад с самим собой был бы для него невозможен.
Ныне одно из самых расхожих употреблений слов «эмоция», «эмоциональный», «растроганный» и т. д. применяется для описания возбуждений или других настроений, в которых люди время от времени пребывают или каковым они подвержены. Под «очень эмоциональным человеком» обычно подразумевается человек, который часто и основательно «теряет голову», мечется и суетится. Если, по каким бы то ни было причинам, такое словоупотребление принимается в качестве стандартного или подлинного смысла слова «эмоция», тогда мотивы «наклонности» оказываются вообще не эмоциями. Тщеславие не будет эмоцией, хотя досада будет таковой, интерес к символической логике — не эмоция, хотя скука от остальных занятий будет ею. Но было бы бесполезно пытаться избавиться от двусмысленности слова «эмоция», так что предпочтительнее говорить, что мотивы, если угодно, являются эмоциями — только не в том же самом смысле, в котором таковыми являются волнения.