Понтий Пилат

Невольно вспоминается единственный встреченный мной за пять лет работы в одном из институтов Академии наук СССР (конец 70-х — начало 80-х, конец брежневского периода) верующий в Бога человек. В Институте он работал сменным электриком, и мы с ним познакомились, когда он огромную заводскую упаковку украденных им электрических лампочек пытался продать мне за сотую часть их цены — всего за полстакана спирта. Жизнь его закончилась характерно: они с женой работали в разные смены и однажды она, вернувшись после дневной смены, обнаружила под подушкой забытые чужие женские колготки. Она устроила такой грандиозный скандал, что в ночную он напился больше обычного, пришёл домой, заснул, во сне его стошнило, и поскольку он лежал навзничь и был дома один, то и захлебнулся в собственной блевотине. Так вот, в Институте он был единственным, выражаясь языком православных, «глубоко верующим человеком», с православным крестиком ходил. Это сейчас все, не стесняясь, врут, что веровали всегда — на самом деле верующие были редкостью. Этот сменный электрик мне много рассказывал (исповедовался?) — например, про дружбу свою с попом и чем они там после церковной службы занимаются. Я тогда ещё только учился интересоваться людьми, мало что знал даже о недавнем прошлом, не знал даже того, что к 30-м годам XX века нательные православные крестики продолжали носить только «воры в законе» — потому рассказам удивлялся.

Можно, конечно, спорить о типичности этого примера, найдутся, безусловно, и такие, которые скажут, что он противоречит спускаемым на нас начальством теоретическим соображениям о возвышающей роли православия, но наблюдения за этим электриком — мой жизненный опыт, который, кстати, не только не расходится с опытом моих знакомых и, видимо, опытом десятков миллионов человек, но и со всем моим последующим личным опытом.

А вообще они постоянно, во все века, нам внушают: то, что мы видим — неправда. Правда то, что они нам скажут.

А если Комитет был, то действительным новокрестителем Руси являются не Горбачёв-Ельцин, а алкаш и жулик Брежнев, и именно его следует приравнивать к «святому» Владимиру Красное Солнышко (пилатоненавистнику). Правда, при этом получается, что постулируемое «духовное прозрение» толпы — не более чем ожидаемый результат пиаровских технологий.

Неужели о том, который из уничтожавших Россию алкашей должен быть причтён к святым для поклонения, мы можем узнать только из какой-то архивной бумажки?

А если нам предъявят бумажку с регистрационными пометками архива, в которой будет сказано, что целью Комитета было введение ваххабизма для русских, а православия — для чеченцев или китайцев? Нам что же — верить?

Ничего другого и не остаётся — если, конечно, мыслить в рамках тысячелетиями вдалбливаемой исполнителям «философии» бытового суверенитизма (в античные времена верховные правители Греции хотя и заставляли исполнителей верить в эту «философию», сами мыслили более реалистично, свидетельства о чём сохранились в античной философской литературе).

Но можно обойтись и без архивов. Для мыслящего на просторах теории жизни или хотя бы с точки зрения теории стаи истина открывается и при рассмотрении объектов, которые за стенами архивов не спрячешь. Наблюдение за которыми доступно каждому.

Рассмотрим некоторые из этих объектов.

С точки зрения формально-юридической, жён у меня было три. (Последняя, уже настоящая, слава Богу, со мной до сих пор.)

Первая, внучка главраввина довоенного Минска, — классическая «иудо-внутренница», вплоть до клептомании, для неё из овощного магазина стибрить хоть бы морковку — уже праздник.

Вторая, дочь бригадира сварщиков и алкоголика, стильная (стилей много, но «стильные» все одинаковы) — классическая «когорта» (быт во многом «внешнический», но в смысле подчинения — периферия «иудо-внутренничества», адвентистская церковь).

Третья, понятно, — воспетая в «КАТАРСИСах» В., представительница малочисленного и высокоценного мира биофилов-неугодников.

Три разных психотипа — три разных стержня мировосприятия, три разных системы ценностей.

Поскольку эта книга — как бы о Понтии Пилате, то и сам пятый прокуратор, и «Мастер…» будут теми мерилами, которыми все три жены будут поверяться.

Чистота исследования обеспечивается тем, что все три покинули школьную скамью прежде, чем в Министерстве образования было решено «Мастера…» уничтожать активней, введя в обязательную школьную программу под видом изучения великого романа его «иудо-внутренническую» трактовку.