Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства

В тот самый момент, когда Киник дотронулся до искомого свитка, и раздались тяжёлые шаги. Слишком бесцеремонные и резкие для посетителя-книгочея. Характерные скорее для тех, кто предпочёл бы умереть, чем прочесть хотя бы одну мудрую книгу. Такие не умеют ценить не только сами книги, но и место, освящённое их присутствием. Для постигающего мудрость благоговение в Хранилище естественно: лишь малая часть смысловых сфер книги открывается при восприятии рукописи глазами, остальное — и в прикосновении, и в пребывании рядом — даже свёрнутый свиток не безмолвен.

Киник выглянул из-за щита как раз в то мгновение, когда явились из-под хитонов мечи и приставленные к ним исполнители стали оглядывать Хранилище.

Киник затаил дыхание.

Мысль его, как и всегда в опасности, заработала многократно быстрее.

«Легионеры?.. Оба? — Киник пытался рассмотреть того, который остался у входа, пряча лицо в тени. — К тому же — явно первой центурии…»

Обычные для города хитоны нисколько не скрывали, что пришедшие — легионеры. Дело не в величине мышц и почти наголо обритых затылках, но в том особенном выражении лиц, пустоту которых скрыть невозможно никакими ухищрениями. А ещё—таких рослых всегда отбирали в первую — элитную! — центурию — для охраны внутренних покоев претории.

«Если они из дворца, то… Уна? Или Пилат? Где я видел подобное? — стрелой из осадного малого скорпиона летела мысль. — Делать — что?»

Прорваться к выходу на улицу с боем?..

Или бритоголовых обмануть и Хранилище покинуть тайно? Но как обойти того, который остался у входа?

Но даже если это и удастся, эти выродки, не задумываясь, погонятся за ним по улицам в открытую — что им городские стражники из местных? Да их к тому же никогда и не сыскать — когда нужно.

Да, похоже, без крови выпутаться не удастся.

Оставшийся в тени выругался.

Второй подхватил:

— Он должен быть где-то здесь! Должен! Пьяный где-нибудь валяется, гад! При такой-то ленивой должности! Или прячется, трус!

Оставшийся в тени повелевающим движением руки остановил поток брани второго и приказал:

— Я — перекрываю выход. Обшарь каждый угол. Увидишь — бей сразу. Голову — я сам. Вперёд!

Второй повиновался.

«Кто может столь уверенно распоряжаться? — подумал Киник о стоящем у входа. — Есть в их осанках нечто… от храмовых служек… Но ведь явно — легионеры…»

Кинику повезло и на этот раз — обходить Хранилище второй начал с противоположной стороны, размеренно заглядывая даже за скрепляющие стеллажи щиты.

Тем самым Кинику было предоставлено достаточно времени, чтобы удостовериться, что отсидеться не получится. Что ж, Кинику по душе было активное действие. В конце концов, рукопашному бою его обучали в лучших гимнасиях Рима не один год.

Киник стал медленно ощупывать одежду — не ослабла ли где застёжка, не соскользнёт ли хитон от резких движений.

— Ну что? — спросил оставшийся у входа.

— Сейчас, — ответил второй. — Он где-то здесь. Прячется, книжный червь. Трус. Эй! Ты где, придурок?!

«Сам такой», — подумал Киник. И не ответил.

Второй выхватил с полки один из свитков и, раскинув, стал медленно его разрывать. Но не поперёк, а — вдоль. Претерпевший такое надругательство свиток было уже не восстановить.

Будь этот солдафон один, Киник немедленно бы спрыгнул из своего укрытия и, защищая оскорблённое достоинство книги, ринулся бы в бой хоть с голыми руками. За надругательство над книгой, вернее над автором — над самой мыслью, наконец, — разве грех убить?

Между тем бритоголовый дорвал свиток и с силой швырнул его на пол. И ещё и наступил.

«Этот… затылок! — сам бы не догадался… со свитком. Уж не подучены ли они?! — подумал Киник. — Или… или… подставлены?»

Та, которая устроила Пилату возвышающие во власти объятия, — его, Киника, тоже попытается «возвысить» как-то особенно. Уничтожит более изощрённо, чем ударом меча. Разве не могла наместница вызнать у Пилата, что он, Киник, вырос на положении заложника, обучен как сын скифского князя и потому в совершенстве владеет приёмами рукопашного боя?

Знает или не знает?

«Ну нет! — скрипнув зубами, подумал Киник, имея в виду уничтожение погромщиков. — Пусть каждый пожрёт себя сам. И свитки эти попомнят…»

Второй бритоголовый тем временем испоганил ещё один свиток. Звук раздираемого пергамента явно ласкал ему слух. Продолжал он прислушиваться и после того, как бросил на пол и этот свиток.

В Хранилище было тихо.

«Но ведь, с другой стороны, — подумал Киник, — они посланы за моей головой!»

Оставшийся у дверей заржал. Меч он вернул на пояс — нелепость на плаще горожанина.

— Струсил… умник. Прилип где-нибудь. Голыми руками задавим, — сказал он. — Так даже занятней. А голову — потом. Ищи! — Но сам в глубь Хранилища не пошёл, а остался у дверей.

Второй бритоголовый заржал тоже — с готовностью, — но продолжил обход, меча не убирая.

«Уверенный, — подумал об оставшемся в тени Киник. — Привык быть уверенным? Кто он?..»

Но вот второй уже у той стены, где между третьим и четвёртым стеллажами приготовился к бою Киник.

— Может, с этой помойки есть тайный ход? — сказал второй, заглянув под очередной щит и никого за ним не увидев.

И остановился.