Поп Чира и поп Спира

Всё тут было монументально, непоколебимо, просторно и удобно: кровать — так уж двуспальная, одеяла тоже двуспальные, даже зонтик был на две персоны, потому что если поп Спира покупал что-нибудь, то непременно на двоих. В комнате, словно небольшие часовни, возвышаются два громоздких ореховых шкафа, на них расставлен фарфор и банки со всевозможными компотами. По стенам развешаны картины, большинство которых относилось, по-видимому, к прошлому веку; старые гравюры в чёрных рамах; птицы на деревьях с приклеенными натуральными перьями; вышитая бисером картинка, тоже в раме, нечто вроде братской трапезы с множеством крестов и подсвечников со свечами — давний труд фрайлы Юлы, когда она ещё обучалась в немецком пансионе и порадовала отца в день его ангела этим подарком и заранее подготовленной речью, которую забыла и закончила плачем; а повыше — фотография всей семьи: отец Спира и матушка Сида сидят, а между ними стоит с альбомом в руках маленькая Юла, в короткой юбочке и длинных панталонах с оборочками, точно мохноногий голубок; рядом висит портрет добрейшего императора Иосифа; царь, отстранив крестьянина, держится за ручки плуга, а крестьянин шваб, воздев к небу руки и вперив горе благодарный телячий взгляд, восклицает: «Дай боже всякому народу такого монарха!» Рядом висит изображение другого, ветхозаветного Иосифа; он вырвался от похотливой жены Пентефрия[34] и убегает, оставив у неё в руках верхнюю одежду, которая спустя немного времени послужит ей corpus'ом delicti[35]. Затем ещё несколько картин на библейские и прочие темы. Сразу видно, что приобретались они без всякого плана. Но вот раскрасневшаяся, пышущая жаром фрайла Юла принесла суп и поставила на стол, поэтому гость прекратил обозрение картин.

— Пожалуйте, сударь,  — пригласил отец Спира, — присаживайтесь сюда, — и указал ему место. — Ты, Сида, там, а я вот здесь, а Юца поближе к двери, ей придётся вставать.

Перекрестясь, уселись. Отец Спира вынул из кармана перочинный нож и стал его точить на оселке, который всегда клали возле его тарелки.

— Никак не могу, — сказал поп Спира, — привыкнуть к столовому ножу, всё перочинным режу. Привычка, вкуснее как-то получается. Двадцать с лишним лет мне служит он, чистейшая английская сталь, острый как бритва. Извольте удостовериться! — И протянул нож господину Пере.

Гость, поражённый высоким качеством стали, только значительно протянул: «О!», — а поп Спира подвинул разливательную ложку поближе к нему и сказал:

— Пожалуйста, угощайтесь, у нас без всяких церемоний.

— Сделайте одолжение, прошу вас, — сказал господин Пера и придвинул ложку к матушке Сиде.

— Э, нет, большая ложка гостю, — запротестовала та и подвинула ложку обратно.

Господин Пера наполнил тарелку и принялся есть. Суп был из цыплят, как раз по его вкусу, и так ему понравился, что вскоре тарелка была пуста.

— Вот вам ножка… чтобы, как говорится, тёща вас любила! — шутит матушка Сида и вновь наполняет гостю тарелку.

— Благодарю, — кланяется господин Пера. — Необыкновенный, замечательный суп!

— Это уж Юцина заслуга, сегодня она редуша.

— Ну, господжица, должен признать… в такие годы и так мастерски готовить! Могли бы пансион открыть! — брякнул гость и, сообразив, что хватил через край, покраснел и поспешил поправиться: — Они там, хочу сказать, просто ученики по сравнению с вами.

Родители, люди умные, сделали вид, будто ничего не заметили, а Юла словно бы и не расслышала; она с увлечением занялась супом, утирая попеременно то салфеткой рот, то передником лицо.

— Пожалуйста, ещё паприкаша, если понравилось, — потчует поп Спира.

— Покорно благодарю! — отказывается гость.

— Правильно, и я бы так сделала. Надо оставить местечко и для покенса, — одобряет матушка Сида. — Поглядите, какая корочка румяная! — и ставит блюдо перед господином Перой.

Преподобного отца не интересовали тушёные цыплята: как истый серб и сын православной церкви, он терпеть не мог это швабское жаркое и ждал гужвару — любимое своё кушанье.

— Не по нутру мне эти покенсы-нокенсы, или как вы их там называете! Никогда не знаешь, что тебе достанется! Хочется белого мяса, а выудишь шею с головой! Швабская скаредность и только, чёрт бы их драл, извините за выражение! Сотню людей одним цыплёнком хотят накормить — и угостить хочется и опять же, чтоб подешевле! Ничего нет лучше, если сготовлено по-настоящему, по-сербски, даже отсюда отлично видно на кухне, где у него голова, а где, извините, огузок!

Поданная гужвара получила общее одобрение. Даже отец Спира, который вечно твердил, что родителям не полагается, в сущности, хвалить детей в глаза, отступил на сей раз от своего принципа и похвалил гужвару.

— Хорошо испечена и жирна, в этом всё дело! — сказал он. — Меня не интересуют торты и прочие подобные им выдумки. Иное дело гужвара! И перед ней можно съесть только одно блюдо, не больше. Что это за тесто, ежели оно не жирное, ежели жир не течёт по бороде. А тонкости там разные — нет, это не для меня!

— Совершенно верно, вы вполне правы. Я тоже предпочитаю всяким пирожным хорошую савиячу[36], — поддакивает гость.