Поп Чира и поп Спира

— В другой раз, в другой раз. Сейчас не могу! Нужно ещё кой к кому заглянуть, — бросила уже на ходу госпожа Габриэлла и вихрем помчалась к калитке. Она обежала несколько улиц и посетила по крайней мере шесть домов. Когда она выходила из шестого, начинало уже смеркаться. Пришлось прибавить шагу.

Госпожа Габриэлла, несясь как угорелая по улицам, встретила сначала супругу господина нотариуса, потом гречанку Соку, которая оставила свои томаты на попечение Эфики, наказав в случае чего разыскать её, и, наконец, фрау Цвечкенмаерку, — с этой последней она проболтала довольно долго. Фрау Цвечкенмаерка, услыхав, что её закадычная подруга фрау Габриэлла знает гораздо больше, чем она, была просто убита и горела жаждой мщения, по не могла вымолвить ни слова: обиднее всего было то, что фрау Габриэлла даже и не расспрашивала ни о чём! Вот почему фрау Цвечкенмаерка постаралась от неё отделаться.

— Ну, до свидания, — сказала она.

— До свидания, милая, не стану вас задерживать, да и я по горло занята. Завтра приду к вам под вечер и всё подробно расскажу. Господи, уже чувствуется осень… день всё короче! Пока посуду помоешь да всё приготовишь, уже и стемнело! А мне ещё семь домов надо обойти. Адьё[76]! — И, поцеловавшись, они расстались.

Госпожа Габриэлла пустилась по скорняцкому переулку. У калитки она застала Пелу, жену скорняка Леки, — рассердившись на что-то, она бранила учеников.

— Уж не подрались ли вы с кем? — спросила госпожа Габриэлла.

— Нет, милая… да вот без мастера с учениками сладу нет.

— Ах, только-то, а я думала, подрались — сейчас ведь, знаете, это в моду вошло даже у дворян! Если уж священники дерутся…

— Какие священники? — встрепенулась Пела.

— Да попы… эти… наши.

— И кого они, говорите, побили?

— Хе, кого! Того, кто уж, наверно, не станет этим хвастаться. Будто вы не знаете! Вы — и не знаете?!

— Откуда мне знать! С тех пор как муж разъезжает по ярмаркам, я редко выхожу… и ничего не знаю.

— Верю, верю… Ну конечно, отец Чира к вам хвастаться не прибежит… Пожалуйста, дайте мне чашку воды колодезной — в горле пересохло от волнений и потрясений.

— Сделайте одолжение! Заходите, пожалуйста, — пригласила Пела, и они обе вошли во двор.

— И-их! — взвизгнула госпожа Габриэлла, испуганная лязгом цепи.

— Мила, ступай, загони Серка под амбар! — крикнула Пела ученику. — Он, знаете, терпеть не может городских и вообще обутых людей — за бродяг, должно быть, их принимает.

И в самом деле, Лекин пёс почти не лаял на босых крестьян, но, завидя господина или просто обутого человека, впадал в бешенство и норовил вцепиться зубами в каблук.

— Простите, — говорит Пела, — мой Лека вот уже три недели разъезжает по ярмаркам, а я боюсь, как бы в отсутствие хозяина не забрался кто в дом, вот и спускаю с цепи собаку.

— Большое вам спасибо! Чудесная вода. Господи, сказала «вода», а сама думаю: говорят, что люди сперва напиваются, а потом уж дерутся; но, видно, кому суждено, тот и без вина и без воды в драку полезет. Вот как сейчас с отцом Чирой…

— Ах, я забыла вас спросить, кто же на него напал?..

— Да отец Спира!

— Отец Спира! Ах, страсти какие! А за что?

— Да из-за жениха… господина Перы.

— А на нашей улице говорят, будто между Юлой и господином Перой было уже раньше всё договорено, ещё когда он в семинарии учился… Сказывают, что на другой день после его приезда обручение состоялось.

— Э, состоялось, чёрта с два! А вы, милая невестушка Пела, сразу и поверили? Сплетни и больше ничего! Конечно, поп Спира был бы рад-радёхонек этому, но уж больно он прижимистый, словно грек какой, ни крейцера не пожелал дать в приданое дочке. А поп Чира, тот, право же, умнее поступил — взял да и переманил юношу. Ведь если девица на выданье да ещё с изъяном, так, ей-богу, скряжничать не приходится!

— С изъяном? А нешто попова Юла с изъяном?

— А как бы вы думали?

— Да ведь она здорова как дуб!

— Э, только кажется, милая моя.

— О пресвятая и пречистая! Какой же у неё изъян? — спрашивает удивленная Пела.

— Да разве один, милая! Не знаю даже, с какого конца приняться!

— Ах, родимая, кто бы мог подумать! — недоумевает Пела.

— Прежде всего — не знает немецкого! Разве это не изъян для молодой девицы? Скажите сами!

Пела молчит, задумавшись, и ей кажется, что в самом деле это изъян.

— И ещё какой изъян… ещё какой, милая! Вам-то, как жене мастера, не в обиду будь сказано, это, понятно, совсем не нужно, но ей, ей…

— И подрались?..

— Чуть было не проткнул его крюком, которым солому дергают… На счастье, рядом оказались господа старосты и Аркадий, пономарь, и отняли у него крюк.

— Ах, страсти какие! Откуда же у него крюк?

— Да в церковном дворе это случилось… в церковном дворе… А он тогда схватил кирпич да как трахнет ему по голове — так все зубы и вышиб!.. Ну, собрался в доме больного консилиум бечкерекских врачей и дал заключение: нижнюю челюсть поминай как звали!.. Да и бог знает, останется ли жив!

— О-о, господи, что я слышу!