В песне воспел он свою прогулку и блаженное чувство, охватившее его, когда он увидел свою красавицу в окне. Проклиная злосчастья, препятствующие их встречам, он утешал себя тем, что это не может тянуться долго, так как она помнит его, думает о нём и причёсывается по его вкусу. Особенно хорош конец песни:
Юла несколько раз украдкой прочла в кладовой это стихотворение и в первый же день выучила наизусть. Ею также овладело поэтическое и певучее настроение; она беспрестанно декламировала про себя эти стихи или вполголоса напевала известную песенку: «Приди, милый, дай сердцу волю; пройдись, милый, по той улице, взгляни, милый, на моё оконце». Слова эти, жалостливые и утешительные в то же время, не выходили у неё из головы.
Гораздо веселей и счастливей была в эти дни недавняя подруга Юлы — Меланья. Жених проводил с нею целые дни. Едва окончатся школьные занятия, он бежит к ним, — так приятно ему посидеть в кругу будущей своей семьи. Мама мастерит коврик из разноцветного тряпья, Меланья вышивает свою монограмму на салфетках, а Пера читает им вслух или рассказывает о своей жизни в годы ученья — о том, сколько наук он постиг, сколько раз заря заставала его за книгой, об экзаменах и их трудностях, а то вспоминает разные приключения, когда ему случалось бывать на краю гибели и на волосок от смерти. А они слушают его, затаив дыхание, и только после чудесного спасения вздыхают свободно и просят больше не рассказывать таких страшных вещей, действующих на их слабые нервы. Или втроём обсуждают план будущей квартиры и обдумывают, как расставить мебель. Окнами на улицу будут у них выходить две комнаты или одна; окнами во двор — ещё две (а пожалуй, вначале достаточно и одной); потом кухня и комната для прислуги. Из столовой дверь ведёт в кухню, а из кухни в чулан и в комнату для прислуги (и тогда уже всякий чёрт не притащится в дом). В этих комнатах они принимаются размещать обстановку: столы, стулья, кровати, диваны, шкафы, буфеты и тому подобное. Всё в доме уже расставлено по местам (пока ещё мысленно), неизвестно только, что делать с громоздким, весьма неказистым, но очень удобным шкафом старинного, очень старинного фасона, — был он, должно быть, времён в бозе почившей Марии-Терезы, а вероятнее всего — помнил ещё переселение сербов в эпоху патриарха Чарноевича, так как рассказывали, что этот шкаф неоднократно переходил из рук в руки — то к Ракоциевым куруцам[98]
, то к монастирлианским сербам[99], пока не сделался окончательно достоянием сербского народа. Девятый или десятый раз попадал он в списки вещей, предназначенных в приданое, и бог знает, в чьих только руках он не побывал и у кого ещё побывает. Судя по прочности и солидности работы, он достанется ещё многим невестам и попадёт во многие дома; «зуб времени», казалось, был бессилен перед ним, как зуб старика перед твердым орехом. Был он очень удобный и вместительный, но притом так неуклюж и смешон, что всякий, кому его предлагали купить, разражался смехом, вместо того чтобы осведомиться о цене. (А ведь есть предметы, от которых человек не в силах отделаться, как багдадский купец Абу Казем Тамбури у Доситея от своих старых шлёпанцев!) Вот почему молодым людям приходится тратить так много времени на обсуждение, куда его поставить, чтобы он не бросался в глаза посетителям.И как раз в этот именно вечер, в пятницу, когда они так беседовали, вошёл отец Чира, волоча за собою ящик с покупками.
— А-а-а! — вырвалось у всех.
— Ну, как дела? Не ждали? — спрашивает Чира, вслед за которым ворвалась волна свежего, холодного воздуха, отчего в комнате сразу запахло сеном и навозом.
Все заволновались. Меланья тотчас бросила работу и кинулась рассматривать покупки.
— Что вы мне купили, папа? Ничего не забыли?
— Ну, Чира, как? — нетерпеливо спрашивает матушка Перса. — Получил тот по заслугам?
— Всё, всё, точно по инструкции купил, — отвечает Чира Меланье.
— Так как же?.. — повторяет вопрос попадья.
— Потом, немного погодя… всё узнаешь.
— Получил ты удовлетворение? — спрашивает матушка Перса, которая совсем недавно, недели за две, за три до этого пополнила свой и без того богатый словарь ещё и этим словом.
— Да погоди ты, господи… дай отдышаться! — просит отец Чира. — Свалится человек, как говорится, с груши, и то отдувается, а каково же мне после такой дороги? Погоди…