Поп Чира и поп Спира

Официальная часть сговора окончилась. Матушка Сида перечислила всё, что Юла принесёт в приданое, а тётка Макра, с помощью нотариуса, сообщила о состоянии Шациного имущества и о размерах нового наследства, напомнив, что Шаца также и её единственный и неоспоримый наследник, независимо от того, будет завещание или нет.

— Вы люди ученые, как, к примеру, его преподобие, — закончила тётка Макра, — и можете сами убедиться, что тут нет никакого обмана, стоит только посмотреть записи.

— Да мы и так верим, милая, верим, — отозвался пои Спира, — неужто сосед соседа обманет!

После официальной части, когда был назначен день обручения, началось веселье. Собрались соседи, разыскали волынщика Совру.

Начались танцы, песни, здравицы; одно сменялось другим. Все веселились, никто не собирался уходить, и разошлись бы ещё не скоро, чтобы не портить компании, не будь среди них предусмотрительного и любящего этикет принципала. Он поднялся первым и сказал развеселившимся гостям:

— Всё это хорошо, но пора дать покой уважаемому хозяину. Целый день он трясся на подводе, и сейчас ему необходимы тёплая постель и укрепляющий сон.

На это нечего было сказать, и, несмотря на возражения матушки Сиды, все двинулись по домам. Волынщик проводил до самого дома сначала нотариуса с супругой, потом тётку Макру и, наконец, Шациного принципала с супругой.

А Шаца от радости не чувствовал под собой ног. Не в силах сразу вернуться домой, он пошёл бродить по улицам, переполненный радужными надеждами и чудесными воспоминаниями о сегодняшнем вечере. Он весело шагал всё вперёд и вперёд, переходя из улицы в улицу и думая о том, как он счастлив-пресчастлив. Сегодня вечером Юла впервые сказала ему: «т ы, Шандор», — а он ей несколько раз: «ты, Юла», — и они строили фразы так, чтобы почаще говорить друг другу «ты»… Идёт

Шаца и перебирает всё, что сегодня слышал, видел и пережил. Вспоминает, как дважды спускался с Юлой в погреб за вином. «Дети, принесите-ка вина. Отец хочет ещё выпить, и гости тоже», — говорит развеселившийся хозяин. «Ступай-ка, Тино, в погреб по вино», — добавляет господин Кипра. А волынщик Совра поёт: «Лей, Тино, сквозь передник вино!» А они, как примерные дети, немедленно исполняют приказание: он берёт два огромных кувшина, Юла — подсвечник с сальной свечой и сбегают по ступенькам в погреб; он наливает, а она светит ему. Шаца шутит, пугает её и грозит, что потушит свечу, сам уйдет и запрёт её в погребе, если она его не поцелует. Юла говорит, что умрёт от страха одна впотьмах, поэтому уж лучше поцеловать, чем в столь юные годы умереть от страха в тёмном погребе. Он её спрашивает, не страшно ли ей с ним, на что она отвечает, что с ним не боится никого на свете. И Шаце приятно, что Юла считает его юнаком. Он целует её, а она вырывается и шепчет: «Как нестыдно!», — но так ласково, так нежно, что у него в ушах до сих пор звенят эти слова.

Шаца мчится куда глаза глядят, а перед ним проносятся картины сегодняшнего вечера, одна прекрасней и приятней другой. Только очутившись далеко за селом, на ярмарочной площади, он с недоумением останавливается и спрашивает себя, как же это его сюда занесло. Вернувшись домой, он ложится и долго не может сомкнуть глаз. Ещё два дня подряд гудела у него в ушах волынка Совры и звенели Юлины слова: «Как не стыдно!» Наутро ученик долго потел, очищая от грязи Шацыны сапоги.

В Спирином доме тоже были все довольны. Отец Спира немедленно улёгся, а матушка Сида долго ещё наводила порядок после «такого столпотворения».

А Юла, до чего же она была довольна и счастлива! В избытке счастья ей хотелось, чтобы и все были вокруг счастливы и веселы, и она пустилась в беседу с Жужей. Жужа похвалила её вкус: жених, мол, прямо красавчик, и они подходят друг другу, как по заказу. Юла радуется и спрашивает, любит ли кто Жужу и кого она любит. А Жужа в простоте душевной признаётся, что многие её любят и она многих любит, но ни одному из них не сравниться с женихом фрайлы и ни у кого нет такого красивого красного галстука, который необыкновенно идёт фрайлиновому жениху. Так они болтают, пока Жужа не становится развязной и слишком откровенной. Тут раздаётся окрик матушки Сиды: «Ступайте спать», — после чего разговор обрывается, а на смену ему приходят сладостные мечты и грёзы под одеялом.