Поп Чира и поп Спира

Старшие так и не поднялись из-за стола, а молодёжь пошла водить коло. Играло пятеро волынщиков — двое в комнатах, двое на просторном дворе, а один на улице перед домом. (Был и шестой, но он ещё до обеда до того назюзюкался, что его отвели в кладовую проспаться, а волынку таскали по двору ребятишки, то отнимая друг у друга, то пытаясь в неё дуть.) После обеда на свадьбу к поповой Юле повалил народ, и, если бы кому вздумалось, он мог бы без помех обокрасть всё село. Кого только здесь не было, кто только здесь не упился и не наплясался до упаду в этот день. Явилась даже Эржа — незваная, но, конечно, подосланная Чириной попадьей. И её втянули насильно с улицы во двор в коло, хотя она и отбивалась слегка и кричала: «Нем тудом[114], не умею!» — и просила, чтобы её отпустили помогать Жуже на кухню. Невзирая на это, Эржу втолкнули между сторожем Ничей и ведёрником Прокой. Она стеснялась, но танцевала и всё извинялась перед Прокой, что совсем не умеет, а Прока ей отвечал плясовой:

Я мала, я не могу
Подобраться к очагу.
Повара огонь раздули,
Сразу руки протянули!
Ию-ю! Ию-ю!

Несётся лихо коло, позвякивают сабля улана Рушняка и дукаты на шее крестьянских девушек, широко развеваются их ситцевые юбки: осмелела и Эржа — прыгает, льнёт к сторожу Ниче, распалила его, и он хватил свою:

Кабы так до понедельника,
Ты б осталась без передника.
Ию-ю! Ию-ю!

Круг раздавался, становился всё многолюднее и шире. Внутри большого коло, в котором плясал Нича, образовалось другое, — поменьше, из каких-то приказчиков и фрайлиц в шляпках. Их звали в большое коло, они любезно благодарили, но отказывались, — очевидно, не хотели смешиваться с толпой, как масло с водой. Это обидело Ничу, который, пользуясь случаем, дошёл уж до такого взвода, когда человек становится искренним, и он затянул:

До сих пор господь с небес
Не видал таких чудес:
Коло лавочники водят,
А кругом — селяне ходят!

Рядом с большим крестьянским коло, внутри которого было маленькое коло лавочников, составился ещё один круг, тоже из крестьян. В нём плясали и какие-то швабы с другого конца села, а среди них мельник Сепл с женой Бетикон и дочерью Кредлой. Сепл, как лояльный шваб и мещанин, из уважения к попу Спире презентовал новобрачным торт. Внесли его торжественно: впереди шествовала Кредла с тортом, за ней Бетика с огромнейшим зонтом, а за ними кривоногий Сепл с тяжёлой трубкой на отвисшей губе. Сепл просит извинения, что не умеет даже говорить по-сербски, не то что танцевать сербское коло, но это никого не трогает! Танцует шваб, хоть ему и не танцуется! Поглядывает на него сторож Нича из другого круга, поглядывает на его жену и других швабов и швабок, которые так смешно прыгают, и затягивает:

Заплясали шваб и швабка,
А на швабе — плащ и шапка, —
Лучше пляшут плащ и шапка,
Чем танцоры шваб и швабка.

Пляшет коло, гудят волынки, ребятишки носятся взад и вперёд, толкаются и шныряют между танцующими, кидают шляпы в круг и выбрасывают их оттуда ногами или толпятся вокруг костра, где стоит пономарь Аркадий со своим помощником (когда-то самым глупым учеником в школе, которому старый учитель предсказал, что из него ничего не выйдет, не будет от него проку ни церкви, ни общине, — и ошибся, потому что он уже сейчас помощник звонаря) и время от времени палит из церковных прангий. Ребята собрались и ждут очередного выстрела. Но ждать им придётся долго, потому что фрау Габриэлла просила не стрелять, пока она во дворе, так как у неё уши очень хаглих[115].

— Вы ведь не станете стрелять из пушек, правда? — спрашивает фрау Габриэлла.

— Не стану, не стану, госпожа!

— Пожалуйста!.. Но вы не шутите… нет, нет, не поднимайте эту железину! — кричит фрау Габриэлла и быстро затыкает свои нежные уши. — Знаете, я ужасно нервная.

— Не стану, не стану, госпожа, как бы я посмел! — смеётся Аркадий.

— Буду вам очень признательна! — благодарит фрау Габриэлла, которая тоже присутствует на свадьбе (как и её прежняя приятельница фрау Цвечкенмаерка) и то беседует в комнатах, то выходит во двор.