— Голубушка! И моя Юца такая: всё умеет. И знаете, моя милая, разок увидит, как делается, сейчас же, душенька моя, бежит домой и начинает готовить. Есть у неё книга, целиком исписанная, красивый такой переплёт, и написано на нём «Poésie», — подарил ей на память господин Шандор, юрист из Кикинды. И ничего в ней не было напечатано, все листы чистые. А она, дитятко мое родное, как-то села и записала все соусы, цушпайзы[13]
и мельшпайзы, как их готовить. Всю разлиновала и исписала, дитятко моё ненаглядное. Пишет что твой канцелярист! Вылитый отец! Кто её возьмет, голубушка, тот по крайней мере будет знать, что берёт хорошую хозяйку.— Так, так, душенька, моя. И я её, поверьте, голубушку, никогда не отличаю от Меланьи и постоянно твержу своей дочке, чтобы только с ней дружила и с неё пример брала.
Вот так беседуют две попадьи.
Глава вторая,
Попы жили так же дружно, как и попадьи. Редко выпадал вечер, чтобы поп Спира не проведал попа Чиру либо поп Чира — попа Спиру. И попадьям и попам казалось, что весь день пойдёт насмарку, если они не свидятся хоть вечером. Так оно бывало и зимой и летом.
Итак, как раз в ту пятницу, когда именно и начинается наша повесть, едва только отужинали, поп Спира поднялся, накинул большую зимнюю шаль попадьи, которой обычно пользовался весь дом, а в последнее время ею покрывали также кислое тесто для штруделя или пончиков, и направился к дому попа Чиры, стоявшему напротив, вернее — наискосок, а за ним попадья и дочка Юца: «Пошли посидим немного; рано ещё на боковую!»
— О-о-о! — разнеслось по дому попа Чиры, лишь только гости переступили порог. — Какая радость, какая радость! — воскликнул поп Чира, поднимаясь из-за стола, смахнул с бороды крошки и направился к ним навстречу. — Вот хорошо, что надумали и собрались, а то мы, ей-богу, чуть было не уснули.
«Этакая бестия, — думает матушка Перса, — всюду свой нос суёт. И зачем пришла? Ясно — поглядеть, что у нас к ужину. В самый раз угодила!» — терзается матушка Перса, но улыбается и говорит:
— Ах, ах, ну прямо как по заказу, до чего же приятно!
— А мы ждали, ждали, — говорит отец Спира, — не пожалуете ли вы к нам. А ежели вы не у нас, то мы у вас, — уж как вам будет угодно!
— Ах, отец Спира, что это вы в самом деле! Мы как раз с батюшкой беседовали, и я только успела сказать: «О господи, может вспомнят, на наше счастье, да заглянут к нам. Как-то пусто, сиротливо без них!» Да садитесь же! Располагайтесь, пожалуйста, как у себя дома. Юца, душенька, присаживайся сюда, к Меланье, — знаю, вам всегда есть о чем поговорить.
Уселись.
Попы неторопливо потягивают винцо и играют по старинке в фирциг[14]
, а попадьи вяжут или надвязывают синие чулки, из паголенок которых впоследствии делают весьма удобные и широко известные кисеты для табака, их даже в Сербию заносят какие-нибудь пильщики. А молодёжь — фрайла[15] Юца и фрайла Меланья — всё только чмокаются да смешат друг дружку. А о чём они разговаривают, один бог ведает, — пошепчутся и прыснут, обнимутся, да так и покатятся со смеху и хохочут до тех пор, пока мамочки не напомнят им, что это некрасиво! Так, под болтовню дочек, под сплетни мамочек и под чоканье стаканов папочек незаметно надвигается полночь. И вдруг слышится какое-то шипенье, покашливапье, хрипенье и затем раздаются удары. Это бьют стенные часы. Считают все, а отец Спира громко:— Семнадцать! Ого! — удивляется Спира. — Сколько же это пробило?
— Семнадцать, а по-настоящему сейчас двенадцать… пять нужно со счета сбросить, — поясняет отец Чира, — и получится правильно.
— Да ведь раньше вы сбрасывали четыре?
— Э, раньше так было, а с некоторых пор этак. Сейчас вот этак начали, кто их поймёт! — отвечает отец Чира.
— А почему вы их в починку не отдадите? — спрашивает отец Спира. — Часы-то ведь неплохие… могли бы ещё послужить.
— Да ну их к дьяволу, — говорит матушка Перса, зевая и прикрывая рот рукой. — Чего мы только с ними не делали, куда не посылали, и всё без толку.
— Неисправимы! — объявляет отец Чира.
— Не поддаются исправлению, упрямцы такие! Заладила сорока Якова одно про всякого, — подтверждает матушка Перса. — Иной раз до того доведут, что, кажется, схватила бы их да и вышвырнула на улицу!