Поп и пришельцы

Влад Стафеев, сознавшийся в краже кроликов из стремления навредить Манушкину, провел у Опарина полтора дня с целью самопознания, но ничего полезного в себе так и не познал и был сегодня утром выпущен на свободу. Днем его видели в «стекляшке», где он покупал водку, а к вечеру из поселка он ушел – предположительно, к супруге, в хозяйство Драговозова. У Драговозова, конечно, уже заготовлен приказ об увольнении. И Алевтина Стафеева, надо полагать, припасла для мужа некоторое количество ядовитых дротиков. Однако ничего такого, из-за чего человек мог бы взять бритву и полоснуть себя по горлу. Хотя, конечно, ситуации бывают различные.

От торопливых мыслей отца Германа отвлек Стасик – он вдруг захрипел и забился внутри большого твердого пальто. Пришлось хватать его и тащить прочь, сперва к проселку, а затем к храму. Отец Герман сам не знал, почему пошел не домой, а в свою церковь. Отпер в темноте дверь, затеплил две свечки. Стасик, погрузившись в знакомый воздух, поуспокоился.

– Здесь переночуешь, – сказал отец Герман. – Заложи изнутри засов и спи. Я завтра разбужу.

Стасик послушно добрался вместе с отцом Германом до двери, выпустил его и долго, терпеливо возился с засовом, который заржавел и не хотел сдвигаться с места. Наконец все угомонилось и стихло.

Отец Герман зашел домой – матушка, привыкшая к его долгим вечерним прогулкам, безмятежно спала – взял из сеней большой фонарь, моток веревки, ветошку и снова отправился к автобусной остановке.

Не хотелось, чтобы утром первый автобус, приходящий из Шексны в семь сорок пять, обнаружил Стафеева. Поэтому отец Герман положил себе, по здравом размышлении, сделать две вещи: огородить остановку веревкой с тряпицами, а поутру, часов с пяти, усадить подле нее дядю Мотяха. Дядя Мотях обладал замечательной охотничьей винтовкой и умел, как никто, говорить: «Куды?!». Да и вообще человек надежный. А отец Герман тем временем добудет как-нибудь Опарина.

Фонари на улице уже погасили. В такие часы иногда казалось, что можно разглядеть чужие сновидения. Они бродят из дома в дом, сплетаются, втягиваются друг в друга, размазываются, делаются мутными и тяжелыми, и воздух от них как будто густеет.

Отец Герман чуть улыбнулся, посылая добрую мысль одной городской знакомой – приятельнице Анны Владимировне. Она была художницей. Впрочем, почему «была» – она и до сих пор рисует кошек в платьицах и говорящие конфеты. Услышав, что Герман Васильевич теперь стал священником, художница вцепилась в его рукав и принялась рассказывать, как ее одолевают демоны. Особенно во сне. «Даже синяки остаются», – пожаловалась она, показывая худую загорелую руку, действительно, с синяком.

– Темные силы, значит, вас злобно гнетут, – задумчиво сказал отец Герман. – А молитвы на ночь читать пробовали?

Художница изменилась в лице.

– Ну, это же… раньше действовало, – выговорила она. – Теперь времена другие.

– Те же самые, – сказал отец Герман. – Вы одну-две читайте, только внимательно, не отвлекаясь.

– Все равно, я же ничего не чувствую, – пожаловалась художница.

– Чувствовать не надо. Просто читайте, можно по книжке. И сразу после этого – спать. Снотворного не пейте.

Спустя месяц художница неожиданно приехала в Поярково на рейсовом автобусе. Едва показавшись на пороге машуковского дома, объявила, что безусловно верит теперь в Бога, поскольку рекомендованное отцом Германом средство исцелило ее от невроза, когда все прочее, включая медикаментозные препараты, совершенно не помогало.

Несколько детских книжек с ее картинками увез Алеша, когда покидал родительское гнездо, а одна сохранилась у отца Германа с матушкой.

Фонарь снова явил зарезанного Стафеева. На остановке все осталось по-прежнему. Отец Герман положил зажженный фонарь на землю и обвел место преступления веревкой. Затем разорвал на полосы ветошку и привязал тряпицы.

Стафеева убили бритвой. Как Ольгу Пестрову и остальных. Но, в отличие от прочих, не изувечили, ничего не отрезали. Если это сделал тот же самый человек, то почему он отступился от обычного для него образа действий? Не успел, спугнули? А если кто-то другой – то, спрашивается, кому настолько досадил Влад Стафеев?

Кроме того, подумал отец Герман, Стафеев не подходит под определение типичной жертвы. Он не субтилен, как Стасик. Не девушка, не подросток.

Следовательно, Стафеев видел что-то лишнее.

Отец Герман вдруг услышал приближающийся рев автомобиля. Это было странно. Ехали от Шексны. В такое время суток разве что дальнобойщик мог показаться на шоссе. А тут… да, джип.