Поп-книга

Охранник Модест (еще Саша-охранник у нас работал, татарин, который воспылал любовью к православию, но не торопился креститься, говоря, что не созрел) был премерзким типом. Катю он в конце концов кинул, причем самым дурацким образом. Неоднократно мы терли с ней психологических тараканов в курилке по этому поводу («Яков, ты же психолог! Помоги мне!» — «Какой психолог? Любитель!» — всегда уточнял я), ее плеер гнусно визжал. Я ничем не мог помочь идиотке — она была дура, постоянно базаря об этом козле Модесте. И эту деву я любил, что поделаешь.

Как-то Модест нажрался и ее поимел. Романтично? Катеринка пищала от восторга, и почти все подробности соития доложила мне. Ладно, преувеличиваю. Так или иначе, сведений для меня было более чем достаточно. Душевед хренов. Предупреждал ведь, что все кончится плохо. Так и получилось. Он просто спросил поутру: «Катя, а не одолжишь ли мне энную сумму?» Забавно, что число, названное им, равнялась количеству монет, находящихся в Катином кошельке. Катя, конечно, дала ему денег. Любофф! Щедрая душа! Модест, понятное дело, исчез. Потом появился. Отдал долг. И тут же занял у Кати еще бо́льшую сумму.

До сих пор не могу понять, кто же больший идиот в этой истории: Катя, Модест или я? Да уж не Модест. Катя тоже не внакладе, хоть и лишилась нескольких тысяч. Зато какое счастье.

Моя любовь была растоптана и унижена. Дерьмо полное. Но тогда я еще пытался что-то доказать, трепыхался, одним словом. Любовь — говно. Катя трахалась с кидающим ее Модестом, перекидываясь со мной в курилке тупыми репликами. На которые надо было отвечать. Я прочитал уйму книг по психологии, популярных, естественно, но помочь ей ничем не мог. Один-единственный ответ на вопросы о ее проблемах выглядел так: завязывай ты с этим Модестом. Как же, плакала Катя, ведь я его люблю! Ну да. Вот это — любовь. А я — испанский летчик.

С Надей (той, противофазной) у меня состоялся разговор. Точнее, их было несколько, один бредовее другого. «Катька-то совсем с ума сошла, — Быстрова аккуратно стряхивала пепел сигареты в банку. — Что делать, не знаю».

Я тоже не знал. Эта беседа происходила незадолго до взрыва страсти между Модестом и Катериной.

«Надя, — сказал я с горя, — я люблю вас». У меня уже все плыло перед глазами от поглощенного, горизонт шатался.

«Придурок, — сказала Быстрова, туша сигарету и выходя. — Вы любите Катю, только что сами мне об этом сказали». Стукнула дверь.

Я скис.

Пьянка продолжалась. Отмечали мой день рождения. Спирт оказался воспринятым, невзирая на то, что барышни упорно пытались меня убедить, что не пьют. Модест опрокидывал один стопарик за другим. Затем наступила полная задница.

Мне удалось-таки поругаться с Надей. Это был крутой конфликт. Все бы ничего, но она меня постоянно провоцировала в этот вечер. Началось все невинно, часов в семь. Надя, подойдя ко мне, поинтересовалась моим мнением о мастурбации. Я выпал. Человек, который учился у Брауде на лингвиста — и задает такие вопросы. Потом она несла еще какую-то чушь. Я злобно смотрел на Модеста. Он играл в футбол сам с собой. Мне уже давно хотелось взять игрушечный арбалет из сопутствующих товаров и убить этого придурка хотя бы понарошку. И мне это удалось. Конечно, шутя.

Быстрова выпила (я удивился. Вот тебе и трезвенница). И начала нечто изрекать. На этот раз уже просто несусветную околесицу. Конечно, она попросту прикалывалась, а я отнесся к ее речам чересчур серьезно. Ответил резко, даже по-хамски. Она гнала о любви. Интеллигентка.

Я был взбешен. Сказал пару фраз, за которые мне было стыдно несколько лет.

У меня случился какой-то странный провал в памяти: сколько не пил, а это был первый и последний случай. Я что-то ляпнул Быстровой. После чего три или четыре минуты оказались попросту стертыми из памяти. Конечно, восстановить пытался. Реконструкция выглядела ужасно. Я сказал, что она, Быстрова, ничем не отличается от системника, особенно, если ее положить на этот самый системник, а потом поставить раком. Enter. Впоследствии, сколько я ни расспрашивал коллег о том, что же я учудил, ответом было лишь гробовое молчание. Отмазка: «Я не помню».

Мы вышли и закрыли магазин. Быстрова курила.

Я подошел к ней.

«Так что… Надя…»

Филолологинюшка обложила меня таким матом, что я приторчал и почти заткнулся. Только пробормотал: «А мы что, уже на „ты“?»

Как-то ведь ехали вместе в метро, и мне не было с ней скучно. Говорили, конечно, о литературе. Надя читала модного Стогоff’а. Вроде это было круто на тот момент.