Но из-за моего скорого отъезда из больницы он так и не смог довести исследования до конца. Открытия не было совершено, Николай Семёнович остался без признания и наград. И во всём этом, думается, винил меня.
Поэтому он и заявился? Сошёл с ума от отчаяния, от промелькнувшей перед носом возможности, что так же быстро, как и появилась, исчезла?
Звучит, конечно, логично, но…
Тут из своего кабинета, видимо, услышав шум, выглянула Елена Сергеевна. Она увидела нас с Николаем Семёновичем, борющихся между собой. Выглядели мы, думается, как два алкаша, что пытаются поделить бутылку. Но делили мы мой пиджак.
— Что происходит…? — Удивлённо произнесла она и пошла в нашу сторону. На полпути остановилась. Либо испугавшись странного старика, либо узнав его.
— Да отцепись ты! — Не выдержав, воскликнул я и со всей силы толкнул старика в сторону. Он, наконец, отстал. Вернее, теперь приставал не ко мне, а к полу.
— Николай Семёнович…? — Видимо узнав старика, спросила Елена Сергеевна. — Это вы?
Но Николай Семёнович лишь продолжал бормотать своё «ублюдок, ублюдок…»
— Да. Это он. — Подтвердил я догадки Елены Сергеевны.
— Но… — Залипла она. — Что это с ним? И что он тут забыл?
— И сам не знаю. — Объяснял я. — Шёл к теб… к вам в кабинет, а тут он. С ума, кажется, сошёл.
— Давай отведём его в кабинет? — Предложила Елена Сергеевна.
— Может лучше в мед. кабинет? — Предположил я.
— Сомневаюсь, что врач как-то здесь поможет… — Поморщилась женщина. — Сможешь отвести до кресла?
— Если не будет драться, то, наверное… — Почесал я затылок и подошёл к ополоумевшему Николаю Семёновичу.
«И этот человек всего две недели назад лечил меня…»
Ненормальный старик продолжал бубнить, но, всё-таки, особо не сопротивлялся. Таким макаром я довёл его до кожаного кресла, на котором, между прочим, собирался заниматься кое чем поприятнее, чем опека над воняющим стариком.
— И чего будем с ним делать? — Спрашивал у Елены Сергеевны.
Она некоторое время подумала и сказала:
— У меня, вроде, где-то был номер его жены. Сейчас поищу… — И женщина достала из кармана брюк телефон и начала искать в нём нужную информацию.
Я сейчас стоял в центре кабинета, Елена Сергеевна, прислонив попу к столу, чуть впереди меня, а сбоку, на кресле, бубнил Николай Семёнович.
Не понимаю, в какой момент, но старикан перестал издавать какие-либо звуки, и когда до меня это дошло, стало уже слишком поздно.
Откуда-то из трусов Николай Семёнович достал железный шприц и неожиданно налетел на меня с ним. Острая игла вонзилась в руку прямо через рукав пиджака. Я вскричал больше не от боли, а от неожиданности. Я услышал, как телефон Елены Сергеевны глухо впечатался в пол, а после послышались пронзительные женские крики, непонятный грохот и звуки ударов.
На глаза насела непроглядная тьма, сознание начало мутить. Ещё некоторое время оставаясь в сознании, я пытался подняться, уползти, но силы утекали неизбежно быстро. Больше всего в этот момент думал не о себе, а о том, что у меня нет возможности помочь Елене Сергеевне.
Старик больше не бормотал невнятное «ублюдок». Эту фразу теперь бормотал я, не понимая, как такое могло произойти. Но корить себя за невнимательность было поздно. Свершилось то, что свершилось.
Я вырубился окончательно.
Как же ужасен запах лекарств. Он сопливой смрадностью проникает внутрь тебя, выворачивая наизнанку.
Хочется спать и есть одновременно, но в то же время присутствует осознание того, что всё это решительно невозможно. Представлялось, что если к моему рту поднести хоть ломоть хлеба, я тут же выблюю наружу все свои внутренности.
А что насчёт сна… не знаю, можно ли называть сном такое состояние? Промежуточный пункт между смертью и предсмертием. Думаю, так будет правильнее.
Лекарства… я уже говорил, что ненавижу их запах? Кажется, что недостаточно будет и тысячи упоминаний об этом.
Почему вокруг нет ничего, кроме холода, мрака и запаха лекарств? Может, вся вселенная состоит только из этих трёх составляющих? А мы просто никогда этого не замечаем?
Посудите сами. Пока ты обитаешь в животе у матери, ты абсолютно ничего не видишь. Кругом лишь мрак, мрак и мрак. Когда необходимость вынуждает покидать тебя свой уютный и мрачный гроб, ты оказываешься снаружи. Снаружи всех измерений и своего прошлого.
Здесь, по эту сторону, ужасно холодно. Ты весь скукоживаешься и визжишь от того, что тонкая кожа не выдерживает чуждой температуры. Тебе хочется укрыться, но тебе отрезают пуповину, кладут на родительницу сверху. И если укрывают, то лишь тоненькой пелёнкой. Тебе всё ещё ужасно холодно и неуютно.
И тут, как апофеоз всего предыдущего, в нос твой начинает проникать этот … о, господи… как он ужасен! Этот запах…запах лекарств! Я уже говорил о том, что до боли в печёнках ненавижу его?
Мрак, холод и лекарства… мрак, холод и лекарства.
Круговорот случился, ты снова оказался на том же месте. Вот только… ты далеко не младенец.
— Ублюдок! — Что есть мочи орал я, пытаясь докричаться хоть до кого-нибудь.
Кажется, никто и никогда не сможет меня услышать.
Таврический…