Попаданец на гражданской. Гексалогия (СИ)

— Совершенно верно. Армянские дашнаки уже сообразили, что к чему, и народ к русским относится очень даже положительно. Да и турки поджимают — как в пятнадцатом году резню армян начали, так поныне успокоиться не хотят. Так что Кавказские бригады самого наместника, генерала Юденича туда уже маршем идут — половина солдат из русских, другая из армян.

— Грузия как реагирует?

— Нервно! Они в апреле войска в Цхинвал ввели, а Деникин сразу всех осетин в Терское казачье войско зачислил. По их просьбе. И немедленно три казачьих дивизии с двумя бригадами пластунов на помощь бросил, и… Как по Лермонтову вышло — «бежали робкие грузины» до самого Тифлиса. Они же, стервецы, весь прошлый год, пока белые с красными воевали, пакостили. То один район оккупируют на Черноморском побережье, то другой. В спину норовили ударить. Ну, про них сейчас и вспомнили, раз мир с большевиками заключили и армия бездействует!

— И что? — в голосе Фомина послышался смешок.

— Им национальный вопрос помогли решить в одночасье, судя по тем телеграммам, что я получил. Высадили десанты в Сухум и одним махом отсекли половину грузинской армии. Тем прорываться через перевалы почти невозможно, а по побережью отходить, под дулами линкора и крейсера, не очень хотелось. Вот и разоружились сами. Заодно флот десант и на Батум отправил. Меньшевики уже пошли на мир, переговоры идут.

— А что «союзники»?

— Да ничего, утерлись они. Даже не пищат. Вчера с английским послом говорил, сегодня с французским беседовал — оба в один голос просят в спину большевиков ударить и спасти поляков. Преференции всякие сулят, частично от долгов избавить. Про Закавказье уже не заикаются — Сибирь-то тут при чем? Антон Иванович их отправляет подальше, говорит, что пока нет возможности с большевиками напрямую воевать, казачьи области мешают. А Закавказье есть внутреннее дело России, к тому же оборона от турецкой агрессии идет. И борьба с большевизмом, если не на севере, то на юге. «Союзники» потому сейчас атамана Краснова уламывают, но казакам резона нет снова воевать, им землю пахать надо. А посулы? Но то пустое, обманут, как всегда. А ведь Польша французов и англичан совсем не интересует, они до ужаса боятся, что Германия полыхнет.

— И что будет дальше?

— Пока неясно, но мы уже контролируем три четверти территории Российской империи и добрую треть населения. Все это проделано тихо, мирно, без шума и войны, без громких политических деклараций. Так что пока будем привыкать к мирному сосуществованию красной и белой России, а там посмотрим. Через год с Лениным другим языком говорить будем, если он мировую революцию не устроит. Но сильно сомневаюсь я в таком исходе. Не потянут они такое, но все запасы истратят, к нашей пользе.

— Как же я раньше сообразить не мог? — Фомин помотал головой, словно усталая лошадь, отгоняющая слепней.

— Помыслить?! Да ты с другими генералами на куски бы меня разорвали, скажи вам я откровенно. У вас в головах бы не уложилось, как можно идти к возрождению и объединению России через ее разъединение! А вы с Мики капитально сами себе подгадили, другого слова тут и не подберешь. Империю можно было официально обрести уже осенью, но теперь Вологодский на это не пойдет. Хуже того, Михаилу уже сейчас полномочия урезали, — Арчегов скривил губы в горестной гримасе, которая резанула Фомина ножом по сердцу. Он заскрипел зубами от понимания той чудовищной ошибки, непоправимой, что совершил по собственной глупости.

— И потребуется много времени, чтобы восстановить утраченное доверие. Но, может, это и к лучшему — теперь уже окончательно решен вопрос о прежней форме управления, и монарху придется много лавировать и убеждать, а не приказывать и повелевать. А иначе взаимодействия трех оторванных друг от друга частей не наладишь. Тем же самым придется заниматься и правительствам — там все то же, но в меньших размерах.

— Почему ты мне не сказал раньше?

— Заладил ты, как кукушка. Потому и не сказал, что твой отец нас из пулемета резал!

— Что?!!

— А то, что он в МЧК служил, и, судя по всему, на нашу разведку работал. А Шмайсер его использовал и как ветошь отбросил! И нам все похреначил, и будущей империи, и Мики лично, и тебе. Всем! И твой отец за его выкрутасы дорого заплатил…

— Что с ним?!

— Хотел его живьем взять, да не успел — он с «хлыста» голову себе разнес очередью. Вот такой у тебя «дружок»! Вологодский его и тебя всеми фибрами ненавидит!

Глухой стон вырвался из груди Фомина. Добрую минуту он раскачивался на стуле, но потом, к великому удивлению Арчегова, собрался. Застегнул воротник и поднялся.

— Я все понимаю. Должен заплатить по этим счетам собственной жизнью, дабы от Михаила Александровича все подозрения и обвинения отвести. Спасибо тебе, Константин Иванович, что говорил ты честно. Искренне говорю. А платить жизнью не боюсь. Я готов!

— Не торопись, Семен Федотович. У тебя еще сутки есть, уладь все дела, напиши письма, — Арчегов встал, коротко поклонился и, не протянув руки, вышел из комнаты…

Варшава
(2 августа 1920 года)