Попаданец на гражданской. Гексалогия (СИ)

«Та ж виноватые они!»
Догадка пронзила мозг, рука дернулась к «маузеру», вот только сил не было. И уже погружаясь в пучину забвения, он подумал с острой вспышкой ярости, на мгновение осветившей сознание.
«Он меня отравил, как пасюка-крысу, потому и вину свою чуяв!»

Комрат

Константину Григулеску казалось, что он превратился в скульптуру из насквозь промерзшего дерьма.

Капитан не испытывал ни отвращения к самому себе, ни стыда перед другими офицерами, по приказу которых его выудили из выгребной ямы. Можно было сказать только одно — все чувства в нем полностью замерзли.

— Кого-нибудь еще спасли?

— Никак нет, господин полковник! Остальных побросали в яму убитыми, лишь капитан, судя по всему, сам в ней укрылся!

— Хорошо, майор. Прикажите крестьянам отмыть, а то больно смердит, дышать нечем. Да врача позовите, выхаживать…

Григулеску мог только видеть и слышать, но ничего не ощущал своим окаменевшим телом.

Однако это не помешало согнанным крестьянам, недовольно зыркающими глазами, раздеть офицера, не порвав на нем мундира, ни оторвав ни единой пуговицы. Причина такой старательности объяснялась просто — за порчу мундира румынского капитана с гагаузов, а именно их нищее селение и стало ареной ночного боя, могли взыскать с лихвою.

Валахи еще снисходительно относились к родственным по языку молдаванам, но без снисхождения обирали народы, населявшие издавна Бессарабию — украинцам, гагаузам, русинам, и не имевшие счастья принадлежать к титульной нации.

Те платили им в ответ стойкой ненавистью, которая крепла с каждым днем оккупации, ибо зиждилась на нормальном отношении каждого работяги к вечно голодным, а оттого вороватым румынским солдатам.

Последнее было самым настоящим бичом — вояки в высоких шапках не мародерничали, угрожая оружием, а именно тайком воровали, стоило хозяину хоть на секунду упустить их из вида. Поэтому здесь зачастую происходили вещи, совершенно невозможные на территории, оккупированной теми же немцами, что устанавливали режим жесточайшего террора, поголовных реквизиций и организованного командованием грабежа.

Попавшихся на воровстве румынских солдат хозяева очень часто лупили смертным боем, как говорится, в хвост и гриву, не боясь угрозы расстрела, до которых, впрочем, доходило редко, ибо румынские офицеры совершенно не обращали на эти прискорбные факты внимания, считая такие драки явлением, не стоящим медной монеты. Хотя сами господа мародерничали открыто, угрожая оружием.

Солдаты только посмеивались над своими незадачливыми собратьями, пойманными за руку, но в процесс мордобития не вмешивались, и отнюдь не из трусости или эгоизма.

Вековые традиции, господа, их уважать нужно и блюсти!
Раз поймали тебя за руку, значит, не наловчился ты, парень, в сем благородном ремесле. А потому должен быть сурово наказан, дабы в следующий раз посягал на чужое имущество более умело.
Недаром русскому полководцу Суворову, прошедшему с боями Валахию из конца в конец не один раз за годы войн с турками, приписывают одну историческую фразу.
Будто бы Александр Васильевич, посмотрев на это любимое народное занятие, к которому относится еще и назойливое попрошайничество, причем поголовное, вне зависимости от достатка, от обитателей хижин до дворцовых властителей, однажды в сердцах сказал своим офицерам, что румыны это не нация, а профессия!

— Как хорошо жить…

Григулеску чувствовал себя на седьмом небе от счастья, погрузившись в бочку с горячей водою чуть ли не по шею.

Это надо же — всю ночь в холодной жиже просидел, а даже насморка не подхватил! Более того, даже рана на бедре зарубцевалась, не принося больше страданий.

— Пора, пан офицер!

Старуха с морщинистым лицом растянула желтую от многократных стирок простыню, ибо вышитых полотенец в селении уже не было вот уже три дня.