Попаданец на гражданской. Гепталогия (СИ)

— Его величество за бои под Яссами нашему полку права гвардии даровал. А чтоб старейшие полки сохранить, повелел считать нас впредь лейб-кирасирами, и всех служивших в этом полку раньше, кто пожелал отныне на стальных коней пересесть, перевел! Ушло время лошадок — на пулеметы не попрешь! Вот и сменили!

— И много у тебя таких «коней» в полку?

— Четыре эскадрона, более полусотни машин, из них десять тяжелых. А людей по штату, только офицеров до полутора сотен. Раньше ведь прикомандированными от частей считались, и все вперемешку — инфантерия, кавалерия, инженеры, моряки, артиллеристы. А теперь все лейб-кирасиры — перевод в гвардию различия меж нами стер.

— Видел я танки в прошлом году, через Ростов шли эшелонами в армию генерала Деникина. Страшное оружие! — старик тяжело вздохнул, держа в пальцах выпитую рюмку. — И война стала страшной, чего только для смертоубийства не придумали!

— Так и раньше не в бирюльки играли, — пожал плечами Фомин.

— Это верно! — согласился старик. — Но газами не травили! А ты — лихой парень! Донька правильный выбор сделала! И кавалер георгиевский, и крестов полна грудь, с двумя Егориями в довесок! А эн-то что за орденок? На блюдце похожий?

— Японское «Восходящее солнце». Я же в Сибири воевал.

Семену Федотовичу сильно хотелось курить, но он себя сдерживал: в доме у Маши табаком не пахло, отец не дымил. Однако выходить без разрешения он не хотел, а потому терпел.

— Это хорошо, что ты Ермаков! Маше фамилию менять не нужно, и род наш не прервется, — старик тяжело вздохнул и сварливо бросил: — Иди дыми, табачник, ерзаешь от нетерпения. Придешь, по стопке выпьем и уж тогда серьезно говорить будем!

Чита

— Не, шалишь, что мое, то мое!

Генерал-майор Семенов гоголем прошел по кабинету — своему собственному, в котором он провел год, пока не склонил голову перед новоявленным Сибирским правительством.

— Теперь все по-иному будет, я вам, Петр Васильевич, не хухры-мухры подзаборное, а войсковой атаман!

Григория Михайловича распирало от счастья, в которое он до сих пор не мог поверить.

Еще бы — на внеочередном Кругу забайкальского казачества предстояли выборы войскового наказного атамана, и мало кто ожидал, что его императорское величество предложит кандидатуры трех генералов, всех из коренных уроженцев — Шильникова, Зимина и его Гришку Семенова, как презрительно именовал его первый кандидат.

Еще бы — генеральский чин Шильников от императора Николая получил, командуя на фронте Забайкальской казачьей бригадой.

Зимин в то время был полковником, служил все время на административных должностях, и в 1918 году был даже избран войсковым атаманом. Так что в том году подъесаул Семенов не имел перед ними никаких шансов, но теперь-то настали совсем иные времена.

Круг, главным образом делегаты многочисленных 1-го Верхнеудинского и 2-го Читинского отделов, что в гражданскую войну поголовно выступили против красных, при яростной поддержке оказаченных бурят, что составляли большинство в новообразованном 5-м Селенгинском отделе, буквально продавили его кандидатуру.

С шумом, гамом и чуть ли не с мордобитием коренные «семеновцы» переспорили аргунских и нерчинских казаков, что имели до сих пор не выветрившийся «красный душок».

В свое время значительная часть станичников из 3-го и 4-го отделов вооруженной силой поддержала коммунистов, еще с весны 1918 года, и потом два целых года мутила восточное Забайкалье, являясь главной силою партизан.

— Нет, шалишь, теперь у меня не забалуешь! И в Иркутске со мною сейчас будут обращаться с должным почтением!

Григорий Михайлович прошелся по кабинету и взглянул на заветный шкафчик. Ему захотелось хлопнуть рюмочку очищенной, что начали гнать в Иркутске под названием «Казачьей» водки, настоянной на горьковатой полыни — степной будоражащий кровь и чувства запах, знакомый с детства каждому станичнику.

Это вам не вонючий китайский ханшин стаканами пить, что в гражданскую мутной волною залил все Забайкалье и Дальний Восток!

Сейчас с контрабандистами было покончено, самогонщиков стали давить наравне с большевиками — правительство Вологодского объявило винную монополию государства и стало репрессивными мерами убирать насквозь незаконных частных производителей.

— Надо отметить такое дело! — Решил все же выпить атаман и открыл дверцу шкафчика.

Взяв бутылку, он привычно булькнул себе полстакана живительной влаги и лихим «тычком» опрокинул емкость, выпив водку одним глотком. Занюхав рукавом и подождав минуту привычного действия, Григорий Михайлович взял папиросу из пачки, полюбовавшись на свою собственную физиономию на крышке коробки.

— «Атаман!»

Будто в первый раз он по слогам прочитал название, довольно ухмыльнувшись. Вообще-то Семенов был некурящим, но пару раз в месяц мог подымить папиросой, когда душа того требовала. Так и сейчас, смяв длинный мундштук, он чиркнул спичкой и затянулся.

— Та ведь это…

На ум пришла мысль, и она настолько поразила генерала, что табачный дым встал в глотке комом. Григорий Михайлович закашлялся, с омерзением раздавил папиросу в чашке и вытер губы платком.