Попаданец на гражданской. Гепталогия (СИ)

– Моторесурс и так не ахти, чего движки зазря гробить – в бою нужда часто припирает переменный ход применять. Ты же не будешь перелеты устраивать, свои «Либерти» напрасно гонять? На платформы «этажерки» потихоньку погрузишь и поедешь в классном вагоне, с комфортом, вино потягивая, любуясь местными окрестностями.

– С вином ты не ошибся, – засмеялся Вощилло, – с удовольствием напьемся, победа как-никак! А вот насчет аэропланов прогадал – последний исправный, как и всю матчасть, в другой авиаотряд передал. Так что налегке возвращаемся, три вагона завтра подадут. И любоваться пустынями не будем, обрыдло все, и жара, и аксакалы с саксаулами, и эти гребаные пески, век бы их не видеть!

– Вижу, достало тебя все! – Гордеев засмеялся, но, склонившись к плечу приятеля, заговорщицки зашептал: – Отдохнуть не надейся! Поступила радиограмма – идем бить большевиков… До самой Москвы!

– Да ты что?!

Вощилло выдохнул воздух, не в силах поверить услышанному – три года он не был на Волге и вот, наконец, сможет вернуться домой. Пролететь над маленьким волжским городком, разбудив его сон гулом мотора, к великой радости местной детворы.

– Ну дай бог, заждались!

– Да, время пришло, дружище! Надеюсь увидеть нашу Белокаменную без этих красных тряпок!

Командир бронемотовагона с неприкрытой ненавистью в глазах кивнул на обрывки кумачового транспаранта, свисающие с испещренной пулями водонапорной башни.

– Местных большевиков мы извели, а тех, кто разбежался, эмир передушит, как хорь курей, да на кольях рассадит и в кипятке сварит! Да и семиреченские казаки ему помогут, уж больно сильно им местный совдеп в Верном кровушку выцедил!

Вощилло скривил губы в злой гримасе. Подполковник только здесь, в Туркестане понял, насколько жестокой может быть гражданская война, когда все дерутся против всех без всякой жалости. Когда крестьяне-новоселы насмерть режутся со старожилами, избивая целыми аулами инородцев, сжигая казачьи станицы вместе с жителями. И в отместку им устраивают кровавую бойню – Восток не знает жалости, это не Россия, и жестокость в здешних местах обыденное явление.

Воспоминания нахлынули такой горькой и страшной волною, что перед глазами пошла мутная пелена. Из нее выныривали перед глазами ужасные сцены – много он здесь повидал казненных! Да еще так изуверски замученных людей, что нормальный человек чуть ли с ума не сходил. И летчик выругался, не в силах скинуть с души чудовищный груз:

– Пусть будет проклята эта война!

Петроград

Политика советской власти с самых первых дней вызвала серьезное недовольство квалифицированных мастеровых, так называемой «рабочей аристократии», вот только за чернорабочими стояли большевики. И крови они не боялись, уже в ноябре 1917 года разогнав пулеметным огнем рабочие демонстрации в поддержку Учредительного Собрания.

Дальше – больше!

Рабочих, не желающих трудиться на диктатуру пролетариата бесплатно, в порядке революционной сознательности, в затянувшемся на годы «военного коммунизма» бесконечном субботнике, просто заставили встать к своим станкам открытым террором.

Ведь всякая революция – это война, которая ненасытно требует патронов и снарядов, винтовок и пулеметов, сапог, револьверов и орудийных лафетов!

А где их взять прикажете, если все царские склады за три года советской власти порядком опустошили?!

Потому большевики учредили революционные тройки из ответственного партийца, члена трибунала и чекиста, которые, не утруждаясь даже видимостью «социалистической законности», выносили расстрельные приговоры злостным «саботажникам и лодырям». Других же просто мобилизовали и приставили обратно к станкам, но уже под угрозой смертной казни за попытку побега с предприятия.

«Рабочей аристократии», столь ненавистной Ленину, хорошо пустили кровь осенью 1919 года, когда войска генерала Юденича шли на Петроград. А заодно «почистили» город от тех, кто, притаившись, ждал прихода белых.

Расстреливали по нескольку сотен человек в день, кладя из пулеметов бывших офицеров, чиновников, профессоров и умелых мастеровых. Последних перебили бы всех – уж слишком «несознательные», но ведь кто-то должен трудиться в городе. Ведь слишком много в нем тех, кто не работает, но кушать хочет хорошо, – от партийных товарищей, совслужащих и «социально близких» до откровенной уголовщины, что все эти годы буквально процветала, как сорняк на куче навоза.

Перебить не перебили, но запугали всех изрядно, да так, что на полтора года все недовольные притаились. Но пересуды и контрреволюционные разговорчики никуда не делись, несмотря на все усилия коммунистической пропаганды.

Да и как бы они исчезли, если сама жизнь давала наглядные примеры совсем иной агитации?

Ведь как ни крути, но теперь петроградские мастеровые ни в грош не ставили все клятвенные обещания советской власти, на собственном печальном опыте убедившись, что они напоминают ледышку – сожмешь покрепче, и потечет меж пальцев грязная водица.