Попаданец наоборот. С Гражданской войны на Великую Отечественную

В окне дома напротив блеснула оптика прицела немецкого снайпера. «Вот он, попался». Они уже целый месяц под Ржевом, сегодня ровно десятый день, как идёт охота на этого снайпера. Но сейчас, похоже. Истомин нажал на спуск. Блик исчез. «Есть, попал». И в то же мгновение зеркальце-приманка, вывешенное в глубине комнаты, разлетелось на куски. Немец успел ответить. Истомин резко повернулся к Оле.

— Ты как, не ранена Битым стеклом не порезалась Перекатившись по полу, Оля подползла к Истомину.

— Со мной всё хорошо, Васенька. Я, — она заглянула ему в глаза. — Я всё понимаю, но очень боюсь, а если…

Истомин нежно обнял Олю.

— Да, конечно, может случиться, но ведь всё, что до этого будет нашим. Ну так что, рапорт напишем?

Дом содрогнулся от взрыва. Идиллия кончалась. Они бросились на лестницу и дальше во двор. Как раз вовремя. Дом, и без того повреждённый многочисленными попаданиями мин и снарядов, обрушился, превратившись в огромную груду битого кирпича. Ещё пара взрывов, артобстрел прекратился. Истомин оглядел развалины.

— Вовремя мы оттуда убрались, ещё бы чуть-чуть и…

— Это наверняка немцы, по их душу дом накрыли, не иначе напарник убитого снайпера артиллерию навёл.

— Ладно, всё хорошо, что хорошо кончается. Он обернулся к Оле.

— Ну так как насчёт рапорта?

Звука взрыва Истомин не услышал, а только лишь успел краем глаза заметить, как в каких-нибудь полусотне метров от них встала дыбом земля, а потом его с невероятной силой что-то ударило в грудь, и он провалился в чёрную пустоту небытия.

Глава 14

«Тук, тук, тук, что это так стучит, будто вода капает, или нет, не вода так стучат». Истомин открыл глаза. Вагон поезда, а это стучат колёса. Он в эшелоне, но не в теплушке, нет. Боль возникла внезапно, вернув осознание реальности. Санитарный поезд, да, именно так, но тогда…

— Сестра, сестра, тут тяжёлый очнулся! — прокричали откуда-то сверху.

Послышались торопливые шаги, и над Истоминым склонилась женщина в белом халате.

— Как самочувствие

— Что с Олей? – еле ворочая пересохшим языком, прохрипел Истомин. — Мы вместе были, она живая И воды, воды дайте.

— Воды? Да, да, сейчас, сейчас.

Медсестра отошла и через минуту вернулась, неся в руках поильник. Истомин присосался к носику и стал жадно пить свежую прохладную воду. Выпил почти всё и только тогда почувствовал, что пить больше не хочет и может нормально говорить.

— Так что с Олей?

— Не знаю, — пожала плечами медсестра. — Ты четверо суток без сознания был. Самый тяжёлый в нашем вагоне. Шесть осколков в грудь, а один так вообще чуть ли не из сердца вынули. А где Оля, не знаю, правда. Может, в другой госпиталь попала или может в нашем поезде. Я поспрашиваю.

— Так, что тут у нас Подошёл врач.

— Пришёл в себя, отлично. Считай, второй раз родился. Повезло тебе с гребешком. Если бы не он, прошел бы осколок до сердца.

— С каким гребешком? – не понял Истомин. И тут же вспомнил, что во время предыдущей охоты нашёл на развалинах сгоревшего дома красивый латунный гребень с узорной чеканкой и решил подарить его Оле на день рождения, а пока положил в левый нагрудный карман гимнастёрки.

— Так это что же выходит?

— С тем, что у тебя в кармане аккурат напротив сердца лежал, — пояснил врач. — В нем осколок и застрял. А про Олю не думай пока. Если ты выжил, то и с ней всё в порядке будет. Может, не раненая даже. Тебе сейчас поесть надо и поспать, вечер уже. И имей в виду, что если сам себя накручивать станешь, осложнения начаться могут, а то и вообще.

Есть Истомину, как ни странно, совершенно не хотелось, но раз надо, так надо. Врачу видней.

— А теперь спать, — распорядилась медсестра. — Если что, позови, да я и сама ещё подойду.

Истомин закрыл глаза, но сон не шёл. «Оля, что с ней? Живая или нет?»

«Охота на немецкого снайпера, артобстрел, обрушение дома и взрыв одиночного снаряда. Снаряд взорвался сбоку, они были в неглубокой воронке, причём Оля… Да, должна была остаться живой. Ведь он фактически прикрыл её своим телом от осколков и поэтому… А если всё-таки нет Нет, не может этого быть, не должно. Ведь он же шесть осколков в грудь, и живой. Так почему же она…»