Попаданец со шпагой

Здесь, наверное, стоит дать некоторые пояснения. Я раньше никогда не задумывался над вопросом: а кто и как выбирал место сражения и почему противник в это место приходил?

Представим себе ландшафты средней полосы России в те времена – в основном леса. По лесам проложены дороги, соединяющие некие населенные пункты. И количество таких дорог весьма ограничено. Вдоль дорог (и только вдоль дорог, а как же еще?) деревни, села, городки и города. Но в основном все-таки леса. И тянется армия вторжения по лесной дороге, вытянутая в ниточку. Серьезными силами ее здесь не атакуешь. Но когда-нибудь лес кончится, и появятся луга и поля, раскинувшиеся возле некой деревушки.

Где-то тут и можно выбрать позицию, которую наступающим оставлять в тылу никак невозможно – коммуникации будут немедленно перерезаны, а это чревато уничтожением твоих войск по частям. Ни один военачальник на такую авантюру не пойдет и либо оставит сильный заслон, если на бой «приглашают» не очень значительные силы, либо, что более вероятно, попытается атаковать и уничтожить врага, а потом двинется дальше. Или хотя бы сбить с позиций и заставить отступить и не мешать дальнейшему движению наступающей армии. Какое-то время…

То есть «заступивший дорогу» имеет немало преимуществ: выбор места сражения и в определенной степени времени его начала, может максимально использовать ландшафт для своей пользы, готовя позиции и построив полевые укрепления… Единственное, в чем он, как правило, уступает – в численности имеющихся под его началом солдат.

Можно, конечно, надеяться на преимущество в качестве своего войска, но не в данном случае: маршалы, офицеры и рядовые армии Наполеона уже не первый год показывали армиям всей Европы, что они вояки не из последних. В том числе и русским: Аустерлиц забудется еще не скоро.

Но тем более необходимо поскорее сбить спесь с зарвавшихся галлов и иже с ними.

…Несмотря на весьма выматывающий марш-бросок в два с половиной десятка верст, спал я в эту ночь плохо, а наутро пошел вместе со своим десятком минеров делать последнее из того, что перед этим сражением сделать мог. Должно сработать. Хоть частично…

А дальше от меня практически ничего не зависит – командовать пехотинцами или артиллеристами не умею, кавалерист вообще никакой. Теперь только ждать…

Ко всему вдобавок то ли Барклай отдал соответствующее распоряжение, то ли сам Остерман принял это решение, но со мной поступили в соответствии с известной командой все того же Наполеона, которая отдавалась по французской армии в египетском походе в случае опасности: «Ослов и химиков в центр каре!» То есть берегли тягловую силу и тех, кто умел делать порох.

Я кадр достаточно ценный, к тому же ценности собственно на поле боя не представляющий.

Правда, справедливости ради надо сказать, что и моих минеров, и инженерную роту с позиций тоже убрали подальше в тыл – даже солдаты-пионеры слишком дорогое имущество в армии, чтобы выставлять их под огонь противника без необходимости.

Генерал же приказал находиться при его штабе.

Александр Иванович одобрительно кивнул, когда увидел мое появление на «штабном» холме, но больше на скромного обер-офицера внимания не обращал – были дела поважнее: французы уже выходили на исходные для атаки позиции.

Увертюра почти любого сражения, кроме разве что встречного кавалерийского боя, исполняется на пушках. Они и начали. Загрохотало над овсяным полем, и поплыли по небу гранаты, чтобы принести смерть в стройные порядки атакующих и обороняющихся. А построены солдаты плотно, так что каждое удачное попадание вырывает более десятка бойцов. Как из идущих вперед, так и ожидающих на месте. И не так обидно, если «ожидающие» стоят в первой линии обороны. Андрей Болконский, если вспомнить Льва Николаевича, сгубил треть своего полка, находясь под артобстрелом, стоя в резерве и не сделав ни единого выстрела по противнику, – тот еще «подвиг».

Но вот и наступающие колонны французов дошагали до той зоны, где потрудился я со своими пионерами. Растяжки сработали качественно: зацепил солдат веревочку, протянутую к глиняному горшку, в котором находится динамитная шашка и дробь, выпрошенная у изюмских гусар, сработал нехитрый детонатор – и «нате вам!». Ближайших убивает и калечит контузией, а тех, кто подалее, достают летящие черепки и свинец. Я насчитал с десяток таких взрывов на протяжении двадцати секунд. Значит, две мины все-таки не сработали… Но процент отказов для такой ситуации вполне благоприятный.

А теперь еще один «сюрпрайз»: открыли огонь егеря. С запредельной дистанции. А промахов по таким крупным мишеням, как плотные ряды пехотинцев, было, разумеется, немного. То есть стали падать французы, поляки и прочие голландцы задолго до того, как получили возможность открыть ответный огонь или даже резко сорвать дистанцию, перейдя с шага на бег: бросок бегом можно начинать не ближе чем за сотню метров до противника, иначе строй будет совершенно сломан и управление им потеряно.