— Оставьте мне список необходимого, — посмурнел лицом мой начальник. — Хотя бы попробую это найти.
Ну и что сделаешь?
Уселся и начал писать. Ладно: песок, уголь и соль — вполне себе реальны. И кости тоже, вместо апатитов-фосфоритов. А соляную и серную кислоты, где он мне добудет? А посуду? А пиролюзит? Пусть и не чистый... Где?
Хорошо: поташ я из золы костров надыбать смогу, но не за пару же часов! И, главное: химики откуда?
Имеюсь я, в единственном числе. Несерьёзно.
Но, надеюсь, графу хватит и взгляда на мой список, чтобы понять нереальность запросов командования.
Мои надежды оправдались:
— Действительно, Вадим Фёдорович, всего этого не раздобыть в столь краткие сроки, что у нас имеются. Уверены в необходимости всего перечисленного?
— Совершенно. Причём я весьма скромен. И, с перечисленным, только постараюсь получить необходимые вещества, но не гарантирую, что успею.
— Дьявольщина! — выругался полковник. — Верю. Ступайте. Мне нужно подумать.
Уходить? Или всё-таки...
— Ваше сиятельство, Егор Карлович, разрешите задать вопрос?
— Слушаю, — полковник посмотрел на меня слегка удивлённо.
— И я, и мои подчинённые, получив прямой приказ идти и умереть или стоять и умирать, его, несомненно, выполним. Но хотелось бы всё-таки понимать смысл этого...
— Теперь я не могу сообразить, к чему вы это, Вадим Фёдорович.
— Мина — оружие обороны. Я про полевую, конечно, говорю. Ну, или засады. А планируется, как я понял, наступательная операция. И в ней не вижу смысла установки заграждений, кроме как непосредственно на поле боя.
Сиверс слушал, пока не перебивая.
— Прикрытие опасных направлений на марше, это, само собой, очень важно и полезно. Но не минными постановками — это крайне затратно и неэффективно. Мы истратим все запалы, полного прикрытия не обеспечим, а разминировать потом эти луга будет чрезвычайно сложно и опасно. К тому же нет никакой гарантии, что на них не заявятся местные крестьяне с косами...
У нас возможность поставить всего около двух десятков дефицитных мин. Такое количество не сможет решить какой-либо стратегической задачи — только тактическую. Но, честно скажу, с трудом представляю их применение при наступательных действиях корпуса.
— Я вас понял, — хмуро пробубнил граф. — Подумаю и над этим. Благодарю. Жду вас вечером. После ужина.
Ну наконец-то мы закончили затянувшееся прощание, и я всё-таки покинул штаб-квартиру начальника инженеров корпуса.
— Позвольте ещё вопрос?
— Да.
— Приступать ли к снаряжению гранат запалами? Дело это, с одной стороны, требует времени, но, с другой, хранить такие гранаты достаточно опасно.
— А какое время вам, в случае чего, потребуется?
— Около шести часов.
— Тогда пока не стоит. До встречи вечером.
Ну, наконец-то мы закончили затянувшееся прощание, и я всё-таки покинул штаб-квартиру начальника инженеров корпуса.
Чем заниматься в ближайшее время — совершенно непонятно. Муштровать своих гавриков, чтобы не расслаблялись? Плохой я, наверное, офицер — не могу занимать людей бессмысленными действиями только ради «шоб служба мёдом не казалась». Тем более сроднился уже с ними практически, и знаю, что в деле не придётся повторять приказ или беспокоиться, что оный может случиться невыполненным, если хоть кто-то из моих «крестоносцев» ещё способен дышать...
Но занятие на первое время нашлось. Если, конечно, это можно считать занятием: ещё на подходе к расположению своей, прошу прощения за наглость, «воинской части» учуял аромат варящейся ухи...
Даже представить не пытаюсь, как нас, наверное, ненавидят соседи: то готовящейся дичиной пахнет от наших палаток, то грибами, то ухой...
А им, в отличие от моего «спецназа», только то, что от казны положено.
— Здравия желаю, ваше благородие! — встретил меня единственный «некрестоносный» из пятёрки минёров Шинкевич, которого унтер выставил караульным. — Премного благодарны за ушицу!
— На здоровье, — кивнул я, и проследовал «в расположение».
Парень, кстати, неплохо себя показал в последнем деле — надо бы и на него представление к кресту написать...
— Вадим Федорович! — навстречу уже спешил мой непременный «Планше». — Уха почти остыла. Извольте отобедать!
И как я без него жил-то почти целый год? Кто же меня, бедолагу, кормил? Не, заботу ощущать приятно, хочется чувствовать, что ты кому-то нужен, но не до такой же степени!
С какого-то момента такие причитания воспринимаются уже как кудахтанье.
Но, с другой стороны, я ведь действительно чувствую, что Тихон меня любит, чуть ли не как собственного сына. Наверное, именно потому, что ни жены, ни детей у него нет.
— Тихон, я пообедал у графа Сиверса, — пришлось соврать. — Но ухи я похлебаю — давно её хотел.
Хватило: счастливый Тихон тут же ускакал разогревать рыбный супчик и готовить всё прочее.
«Всё прочее» оказалось графином водки и тарелкой с нарезанным хлебом. И тарелкой с зеленью. Петрушка, укроп, зелёный лук...
Интересно: Тихон просто не знал, что я в ухе кинзу люблю, или, чисто «по техническим причинам» на Кавказ метнуться не успел?