«Попаданец» специального назначения. Наш человек в НКВД

– Олеська моя снится, – я аж зажмурился, так мне тоскливо стало. – Как живая… Ты знаешь… Я ведь с дня похорон на кладбище больше не приходил. Боюсь крышу сорвет. И с родней Олесиной больше не виделся. Не могу им в глаза смотреть. Ведь из-за меня ее не стало… И с другими женщинами… Не могу, и все! Разговариваю, шучу, а как только подумаю о постели, перед лицом она встает. А вот сниться только сейчас начала. Стоит на поляне, среди ромашек, грустно так улыбается и молчит. Улыбается и молчит. А у меня будто кляп во рту. Даже промычать не могу ничего!

– Да-а-а! Никогда бы не подумал, что ты классический интеллигэнт внутри! – вдруг сзади раздался голос «Баха». Пока я «изливал душу» Максимову, он, оказывается, стоял в дверях. – Душевные терзания, нравственные муки! Тьфу! Ну что уставился, как полорогий на изделие плотника? Разнюнился, твою мать! Ты мужик или как? Ты офицер, в конце концов! Боится он! Сны ему снятся!

Сказать, что я был удивлен поведением генерала, это ничего не сказать! Таким я его даже во время практики в спецлагере не видел. Обычно невозмутимое лицо «Баха» кривилось в какой-то злобно-презрительной гримасе. Он не кричал, а словно выплевывал в меня слово за словом.

– Сны ему снятся! Да сейчас каждому второму такое снится! Жены, мужья, родители и дети погибшие! Кукситься он вздумал! А жить так, чтобы быть достойным памяти своих близких, не пробовал? Так попробуй! Изменений боишься? В худшую сторону, говоришь? А сколько жизней спасло то, что Ленинград немцы не смогли окружить? Не думал? А нужно думать! О числе предателей беспокоишься. Как офицер органов беспокойся о том, чтобы выявить их и к ответу призвать! А ты? Стасов, Стасов. Не стыдно? О! Вижу, что стыдно. Пойми ты, дурья башка, чтобы жизнь стала лучше, нужно бороться за это, а не самокопанием заниматься! Давайте, убирайте это все со стола. Поговорим кое о чем. А вы, Максимов, сообразите чайку. Покрепче только!

Усевшись на место Максимова, который начал шустро убирать со стола остатки «пиршества», генерал хмуро посмотрел на меня, потом почему-то отвел глаза в сторону и тихо сказал:

– Завтра съездим в Свердловск, в церковь. И не спорь! За упокой свечу поставишь. Наши поймут…

Следующие десять минут, пока Максимов не принес чайник с кружками, мы сидели молча, думая каждый о своем. Странно. Ничего особенного он мне не сказал, а стало одновременно и стыдно и легко. Странно даже.

Сделав несколько глотков крепчайшего чая, принесенного тезкой, я наконец спросил:

– Товарищ генерал, а о чем разговор будет?

– Все о том же, Андрей. О вашем мире. Понимаете, какая штука, ребятушки, – «Бах» тяжело вздохнул. – Теперь уже можно про это говорить… В общем… не осталось у нас надежды получить какую-либо информацию от вашего земляка из ФСИН. Потеряли врачи надежду на это. Слишком серьезные травмы у него оказались. По сути, он растение теперь. Конечно, может и чудо произойти. Может, и восстановится мужик… когда-нибудь. А информация о спецслужбах вашего мира нам необходима. Самая разная. Поэтому готовьтесь опять с врачами общаться максимально плотно. А потом… потом видно будет. И еще. С сегодняшнего дня – никакого спиртного. И оружие всегда при себе держи. Вот так, товарищ майор государственной безопасности. Вот так…

– Ну как, полегчало? – вопрос генерала вырвал меня из странного состояния спокойного опустошения, в котором я находился с момента посещения церкви Всех Святых. Мы уже подъезжали к КПП поселка, когда «Бах» прервал молчание.

– Не знаю, товарищ генерал. Наверное, да, – я посмотрел в серьезные глаза генерала. Почему-то я даже мысленно не мог называть его по имени, только по прозвищу или по званию. – Товарищ генерал. А за это…

– Ничего не будет, я же уже говорил. Не беспокойся, – он махнул рукой. – Правительство решило, что если церковь может помочь людям справиться с трудностями, то пусть она будет. Да и… ты же читал бумаги по комиссарам, крестившимся перед атакой? Да и сам… Молился в окопах? Помогало? Вот и ответ на твой вопрос. А что будет дальше – увидим. А пока… Ты понял, почему оружие держать при себе?

– А что не понять-то, – я дернул плечом. – Опять шевеления?

– Опять. Поэтому сообщаю тебе пренеприятнейшее известие. С сегодняшнего дня, даже по территории закрытых объектов, передвигаешься только в сопровождении охраны. В возможные эксцессы здесь я особо не верю, но лучше перебдеть. Честно говоря, была мысль просто запереть тебя в хорошо охраняемом бомбоубежище, особенно в свете твоего морального состояния.

– А что состояние? Я только последние дни….

– Ты хоть сам себе не ври! – прервал меня «Бах». – Последние дни… Последние месяцы! Вот это вернее будет, и правдивее. Самое последнее дело – это врать самому себе. Тебе же много раз говорили: в случае какого-либо изменения в своем психологическом состоянии относительно нормы – сразу сообщать руководству. Говорили? А ты?

– А что я? Что такое вообще норма для меня? Провалился на кучу лет назад, очутился в другом теле, в другом мире! Встретил любимую женщину и потерял ее вместе с неродившимся ребенком. Какая она, моя норма?