«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

Очнулся от холодной воды, хлынувшей в лицо. Захлёбываясь начал хватать воздух ртом, закашлявшись и отплёвываясь. Открыв глаза, увидел над собой те же улыбающиеся рожи. Правда к ним добавилось ещё одно лицо. Худощавое, с тонкими, нервными чертами лица. Именно такой тип лица называют породистым. Прямой, с лёгкой горбинкой нос, серые, почти стальные, глаза. Жёсткий, но не тяжёлый, подбородок и мягко очерченные губы, с ироническими складочками. Тёмно-русые волосы, слегка выбивались из под пилотки. Арийский красавец, блин.

— Встать можьете? — вдруг спросил он по-русски, с сильным акцентом. — Или вас добить, не мучая и не трайтитя своё времья?

С трудом, ворочаясь, на превратившейся в грязь, дороге я всё же поднялся. "Породистый" с лёгким прищуром наблюдал за моими мучениями и, дождавшись, когда я встану продолжил:

— Итак, "товарищ", что делать московский лейтенант енкаведе в лесу?

— Гулял, — буркнул я и рухнул, корчась от боли в почках, в грязь.

— Неверньий ответ, — услышал я сквозь боль, — но ничьего. Времья у нас вперьеди мньёго, вы ещьё поймьёте, что язик дан Богом чьеловьеку для разговора. Совсьем скоро, ви будьете просийть менья выслушайт вас, а я подумайт – стоит ли?

Продолжая загибаться от боли, мне, вдруг, вспомнились слова одного мужичка. Его, в лихие девяностые прижали братки и спас его тогда сосед, "старый каторжанин". При разборках, он унижая своего противника произнёс фразу, после которой тот потерял голову от ярости и, в итоге, проиграл. Я и брякнул:

— Ты, мразь, можешь мне только на хрен нагадить, а потом языком генеральную уборку сделать!

Сначала он непонимающе смотрел на меня. Потом, до него дошёл смысл моих слов! Что-то громко крича по-немецки стал, с помощниками, пинать меня со всей своей дури. Ударе на четвёртом или пятом, я перестал чувствовать боль. А потом перестал чувствовать что-либо вообще. Уже уходя в тёплую темноту, подумал: – Хорошо, вот и закончилось всё…

Я уже не видел, как уставшие топтаться по мне немцы, отошли в сторонку. Как прикуривая сигарету, один из них осел на землю, как будто из него выдернули скелет. Как второй схватился за автомат и сразу рухнул, корчась от боли и заливая дорожную пыль своей кровью. Как "породистый" попытался юркнуть в лес, до которого долетела только его пилотка, сопровождаемое облаком из крови, частичек мозга и костей черепа.

Опять боль. Да что же такое! Неправильные немцы, которые неправильно меня забили. Я надеялся, что ВСЁ. Забьют и конец. Не думаю, что на реальном допросе я продержался бы долго. А эти не профи из "гестапо", их можно заставить потерять над собой контроль. Но не получилось. Ну что я за чудак на букву «М» такой! Дёрнулся бы на мосту, пристрелили и делов-то? Так ведь нет. Бздёхнул, дятел. Потом погеройствовать решил, ерой, мля! И чего добился? Отпинать – отпинали, только теперь сбежать шансов просто «море» стало, ноль целых – хрен десятых! Мало того, что всё болит, чувствую, что обмочился впридачу. Видно хорошо по почкам попало. Ещё и тошнит жутко да качается всё почему-то. Ветки надо мной, матерится кто-то рядом и немцам выпуклую часть спины порвать обещает. НЕ ПОНЯЛ?!! ЭТО КАК? ЭТО ГДЕ Я?! Тут меня тряхнуло, боль стала просто невыносимой и я застонал. Передо мной появилось лицо красноармейца, чем-то напоминающее молодого Леонова.

— Товарищ лейтенант, очнулись? Потерпите, скоро остановимся и… — голос и лицо стали отдаляться и я снова отключился.

Пришёл в себя я уже утром. Или вечером? Нет, всё-таки утром. Пока думал об этом, стало гораздо светлее. Лежал я на ветках, укрытый чьей-то шинелью. Рядом похрапывало несколько бойцов. Попытавшись приподняться, чтобы осмотреться получше, но спину пронзила такая боль, что аж взвыл. Рядом кто-то зашевелился и передо мной появилось уже знакомое лицо красноармейца.

— Товарищ лейтенант, очнулись? Попить хотите? — и поднёс к моему рту булькнувшую фляжку.

Сделав несколько глотков, я почувствовал себя немного получше. Взглянув на добродушное лицо бойца, спросил:

— Где мы?

— За Деньгами мы находимся, тащ лейтенант.

— За какими деньгами? — охренел я настолько, что забыв про боль приподнялся. — Ты в своём уме, боец?

— Село так называется – Деньги. От Золотоноши двенадцать километров. Вот мы недалеко от него и находимся.

— Ффу. А я уж подумал, что с ума мир сошёл. Кстати, кто вы, и сколько?

— Четырнадцать человек, товарищ лейтенант. Мы из-под Чапаевки. Я и ещё двое артиллеристы, один танкист остальные пехота. Старший у нас был, старшина Волков, из пехоты. Он сейчас с тремя бойцами в село пошёл, продуктов добыть да обстановку узнать.

— А почему тогда был? — удивился я.

— Так вы же пришли в себя, — удивлённо посмотрел на меня боец. — Значит и командовать вам. А я, ефрейтор Золотинцев, Андрей Никанорович, санинструктор, 209 корпусной артиллерийский полк. И вот, товарищ лейтенант, это вам, — и положил мне на грудь кобуру и какие-то бумаги.

— Тут ваше удостоверение, мы у немцев забрали с их документами и пистолет их старшего. Вашему-то, конец пришёл.

— Ну спасибо, Андрей Никанорыч, а то как голый без оружия.