Профессиональным военным я не был, специальных знаний и умений, конечно, не имел… Но считать себя мужчиной мне никто не запретит, и гордость тоже никуда не делась.
Только сейчас понял, что особо унижать меня никто не стремился. Видимо, достаточно было того, что я по-иному отрабатываю проживание — парируя удары. Да, это не самая унизительная жизнь, хотя я боялся, что она может стать очень короткой.
О том, чтобы вернуться в свой мир, я пока старался не думать, потому что тогда накатывала тупая безнадежность. И о том, что сбежать — это одно, а вот выжить самостоятельно — совсем другое. Где я жить буду? В лесу? А что там есть? Дичь ловить?
Но, когда меня передали новой хозяйке, понял, что зря жаловался сам себе на прошлую жизнь. Почувствовав на себе ошейник, а потом услышав о его назначении, чуть не впал в неконтролируемую панику. Злость, возмущение, отголоски страха и паники — если бы этот прибор действительно работал и обо всем докладывал «хозяйке», мне было бы откровенно стыдно.
Поэтому я постарался успокоиться, первым делом избавиться от страха. Вроде бы, получилось; вот только на его смену пришло бешенство, и я даже не собирался изображать покорного пленного, послушного раба. Как в той широко известной притче о белой обезьяне: как только потребовалось о чем-то не думать, мои мысли стало невозможно переключить на что-то другое. Да плевать! Пусть знает! Что они хотели услышать от меня? То, что я обожаю своих владельцев? Тогда они идиоты. Я, кстати, так долго продержался, не взорвавшись и не попытавшись поднять бунт, только потому, что и так постоянно дрался. И пусть били в основном меня, но у меня была возможность как-то им отвечать.
А теперь эта девица хочет сделать из меня какую-то комнатную собачку! Местную шлюху! Еще и язвит! Ненавижу их всех! Ненавижу этот гребаный мир! То место, куда меня везут, уже заранее ненавижу! Если бы не был прикован к этому гребаному столбу, уже сбежал бы. Нет, женщину я бы не ударил, но оттолкнуть ее смог бы спокойно. Оттолкнуть и выскочить из этого фургона. А от старика избавиться, не убивая — тоже пара пустяков.
И тут почувствовал, что кожаная полоска на моей шее нагревается. Вначале решил, что показалось, просто кровь к лицу прилила от злости.
Нет, ошейник действительно стал теплее… потом почти горячим, а висок кольнуло острой болью. Потом болью стал наливаться затылок — противной, ноющей головной болью. Неприятно, очень. Это то, что мне девушка обещала? Наказание за «плохие мысли»? Кстати, а как зовут мою новую хозяйку? Что-то нас не догадались представить друг другу.
А боль усиливалась, нарастала, и я уже еле удерживался, чтобы не застонать, или не потянуться рукой, пытаясь помассировать виски в тщетной надежде на облегчение.
Девушка никак не реагировала, злорадства или понимания ситуации на ее лице я не заметил. Видимо, не так этот ошейник действует, как я подумал: не передает мои мысли владельцу, а наказывает за них болью! И что теперь мне сделать, чтобы голова попросту не взорвалась? И эта боль еще стала расходиться волнами по всему телу, простреливая вспышками то в руки, то в ноги… Нужно подумать о хорошем? О том, как я всех этих местных люблю? Да поздно уже. Боль питала ненависть, и все по кругу…
Но тут ошейник начал душить по-настоящему. Я даже не понял, то ли он действительно стал сжиматься, то ли мне показалось, а воздуха не хватает из-за приступов боли. Схватился за кожаную полоску, стараясь оттянуть ее от шеи, и уже хотел попросить снять, и плевать на гордость! «Снимите, снимите с меня ЭТО!» — хотел закричать я, но почему-то не смог выдавить ни слова. Как в страшном сне…
Кажется, со второй попытки получилось:
— Снимите, пожалуйста, больно! Не могу дышать! — кажется, все же удалось закричать, если мне не показалось. Потому что вслед за этим перед глазами поплыло зеленое марево, а в ушах зашумело.
Мэйри
— Дед Василь!
Кто же знал, что этот ошейник так сильно действует! В теории все было классно — не нужно сторожить пленника, привязывать или как-то ограничивать свободу передвижений. Но, или мне такой строптивый экземпляр попался, или я чего-то не учла.
Повозка дернулась и остановилась. Через минуту открылась дверца и показался взъерошенный старик:
— Что случилось?!
— Вот… — показала я на жертву воспитания.
— Все-таки хотел напасть, да? — спросил он, даже не сомневаясь в ответе.
— Нет, — вздохнула я. Стыдно признаваться, но нужно. — Это я виновата. Хотела проверить, как работает ошейник.
— Хороших людей ошейник не бьет! — наставительно изрек дед.
Ну, вот, снова стыдно — Василь ведет себя со мною, как с любимой внучкой, сразу и без раздумий становясь на мою сторону. Чем я это заслужила? И как возможно бросить или выселить его и всех тех людей, которые доверились мне? Никак невозможно.
— Снять нужно, совсем, и что-то с ним сделать, чтобы прошло это… — растерянность в голосе мне было никак не убрать, и хорошо, что перед моим пожилым охранником играть и что-то из себя строить не нужно.