Попаданец в себя, 1970 год

Меня убили, хоть я не родился,
Как модно стало нынче убивать:
Брать зернышко, в котором появился,
И хладнокровно в писсуар бросать.

Я не родился, а меня убили,

И раньше убивали много раз,
Таблетками, уколами травили,
Чтоб не открыл ни разу своих глаз.

Я не смогу родиться в этом веке.

Я, даже, веки не смогу открыть.
Какой-то непорядок в человеке,
Который может запросто убить.

Не счесть всех трупов за одно столетье –

Как быстро людоеды входят в раж, –
Чтоб я не проявился в этом свете,
Абортами берут на абордаж.

Зачем сливаться людям в наслажденье,

Когда итог банален и уныл:
То – не любовь, а просто – упражненье,
Чтоб кто-то не рождался и не жил.

Чтоб не было на свете Паганини,

Чтоб Моцарт не сыграл свой "Реквием",
Чтобы никто не повторился в сыне,
И дочерей чтоб не было совсем.

Как хорошо не нянчиться с младенцем,

А в театре куклу к сердцу прижимать,
Как хорошо жить логикой – не сердцем,
И здравые поступки совершать.

Сибирский кедр в скалах прорастает,

Поскольку уронил в скалу зерно,
А человек зерном пренебрегает,
Как будто бы отравлено оно.

Волчица за волчонка в схватку с тигром

Способна без раздумия вступить,
А человек играет в злые игры
Под кодовым названием: "любить".

О, как легко рифмуется с любовью

Еще не проявившаяся боль,
Любовь ассоциируется с кровью,
Но только это – секс, а не любовь.

Любить – убить: поганое созвучье,

Любить – и жить: чудеснее звучит…
А кто-то до рождения замучен,
А кто-то никогда не зазвучит.

Оборванные звуки аритмичны,

Оборванные струны – скрипки плач,
Но наши судьбы более трагичны,
Ведь наша мать – наш собственный палач.

Нас убивают, чтоб мы не родились,

Абортами идут на абордаж,
Ни разу мы на свет не появились,
Мы в мире существуем, как мираж.

Убит за девять месяцев до жизни,

Продуманно заранее убит…
А кто-то правит бал на смертной тризне;
А кто-то на прием к врачу бежит.

Кто-то дернул меня за рукав энцефалитки. Я оторвался от клавиш печатной машинки «Эрика» (прозу я пишу сразу для издательства, а стихи – рукой, пером) и посмотрел на наглую белку, избаловал я её вкусным печеньем.

Глава 35

По первой пороше добрый охотник с мелкашкой и лайкой идет белковать. А у меня ни ружья, ни желания кого-либо убивать зазря. Тем более – бельчат, которые давно хозяевами себя чувствуют на моем стойбище!

Но зима вскоре вступит в полную силу, а у меня нет удобного туалета. Конечно, в холода я жопу морозит по кустам не буду, в ведро оправлюсь, но хоть яму поглубже для отходов вырыть надо, метра на три. А весной поставлю там и туалет, будку с дыркой в полу.

Так что нынче я – крот, со штыковой лопатой!