– Слышал. Тебе и твоим парням очень крупно повезло, даже больше, чем ты сам думаешь. Мы перетрясли все трофейные боеприпасы и знаешь что заметили? У русских не было шрапнели. Вообще. Осколочно-фугасных сколько угодно, даже бронебойные есть, а вот их любимой шрапнели – нет! Потому и стреляли по вам осколочным в упор – у них просто ничего более подходящего не нашлось. Видать, их крепко прижали перед этим, вот и растрясли свои запасы. Даже НЗ выпустили. А новых шрапнелей им, видимо, не подвезли – только ОФ. А то получил бы ты прямо в лоб заряд шрапнели, поставленный на картечь.
– Не получил бы. Я на дороге лежал. А вот парней бы покрошило, точно. Ладно, что теперь гадать? Будем считать, что нам улыбнулось военное счастье. Хотя, вообще-то, оно чаще улыбается именно тем, кто лучше готов к бою.
– Можно и так сказать.
– Угу. Какие у нас планы на завтра?
– Как рассветет, сдашь командование Геро и смотаешься в госпиталь – пусть тебя там заштопают как следует. Мы как раз транспорт с ранеными отправлять будем, наш эскулап клянется, что к утру всех подготовит к транспортировке.
– Утром будет жарко, «иваны» наверняка попытаются отбросить нас с дороги.
– Не переживай. У нас теперь артиллерии вдвое больше, снарядов хватает, позиция хорошая. Саперы уже ставят мины. Противотанковый взвод встанет в балке, справа, – будут расстреливать все, что пойдет по дороге во фланг. Обрубки поставим за селом – пусть навесом бьют. А трофейную батарею окопаем под деревьями, она оттуда все подходы простреливать сможет, прямой наводкой.
– Ага, хорошие пушки. Из таких и танки бить можно.
– Можно. Дивизионная трехдюймовка. Русские любят этот калибр. Ну и нам, если что, пригодится. Снарядов к ним захватили много. Хорошо бы еще тягачами разжиться, и можно было бы эту батарею себе оставить…
– Хорошо бы. Лишняя батарея никогда не помешает.
– Точно. Вот что, раз уж тебе все равно в тыл ехать, завернешь после госпиталя в штаб дивизии – передашь там мой рапорт о бое и требование на предоставление нашему батальону четырех легких тягачей, для транспортировки трофейной техники и вооружения. По идее должны дать, а там как знать, может, и задержатся у нас эти трофеи…
Но радужным надеждам штурмбаннфюрера не суждено было сбыться, хотя причины этого были несколько неожиданными…
Обстоятельства, помешавшие разведывательному батальону «Тотенкопф» обзавестись дополнительной артиллерийской батареей, вызвали пристальный интерес не только у солдат и офицеров этого батальона, но также и у людей, весьма далеких от кипящего Уманского котла. Причем людей, зачастую весьма могущественных. Двое из них: Рейнхард Гейдрих и один из его ближайших соратников – шеф Гестапо Генрих Мюллер – встретились для обсуждения этих обстоятельств и вытекающих из них перспектив на летном поле в главном аэропорту Берлина – «Темпельхофф» – спустя всего два дня после памятного для Ганса Нойнера ночного боя.
– Прошу, экселенц. Машина ждет.
– Отлично. Едем сразу на Принц-Альбрехтштрассе – дела не ждут. По дороге введешь меня в курс дела.
– Не стоило так спешить, Рейнхард. У меня уже давно все готово – ситуация под контролем.
– Стоило! Стоило, Генрих. Смерть Эйке – это такое событие, ради которого стоит оставить на некоторое время ставку фюрера и прокатиться на самолете. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, какие перспективы это перед нами открывает?
– Что тут объяснять? Мы ждали такого случая пять лет! Похоже, Фортуна решила забросать нас подарками.
– Ничего в этом мире не дается бесплатно, Генрих. Фортуна дает лишь шанс, да и то только тем, кто в состоянии его разглядеть. Ты верно заметил, мы готовились к этому событию с тридцать шестого года, поджидая подходящий случай. И вот этот случай настал…
– Да уж – русские оказали нам просто неоценимую услугу, хотя вряд ли они об этом подозревают.
– Бесспорно. Думаю, они уже успели сто раз об этой услуге пожалеть и в дальнейшем пожалеют об этом еще не раз.
– В дальнейшем – возможно, а сейчас-то им чего переживать? Они ведь еще не знают, к чему это может привести… Или?
– А что тебе вообще известно об обстоятельствах гибели нашего дражайшего Теодора Эйке?
– Почти ничего. Только то, что он погиб в бою под Уманью два дня назад и теперь все концентрационные лагеря обмотаны черными лентами в знак траура. Сам понимаешь – такие подробности приходят не сразу.