— Я уйду туда, — махнула на другой берег реки, — забьюсь в самую непроходимую чашу, в болота.
— И что потом?
Потом ничего. Пустота.
Он ответил вместо меня:
— Однажды ты выйдешь со своего болота к маленькой деревне, в которой остались одни старики. Половину из них раздерешь, другую половину перезаражаешь, и пойдешь дальше. Не вспоминая, не жалея, ничего не испытывая.
Я задыхалась. Представляла то, о чем он говорит. Во всех красках, и жутких подробностях. Мне даже казалось, что я слышу крики тех несчастных и чувствую привкус крови на своих губах.
— Я не смогу жить, зная, что ты там, что ты… — его голос оборвался.
— А если убьешь меня своими собственными руками, то сможешь? Нормально жить, спать по ночам?
Рэй молчал. Его трясло.
— Пожалуйста, — протянула к нему руку, но остановилась, заметив, как он на нее смотрит. Я не могла к нему даже прикоснуться. Табу.
— Не надо, Рэй. Пожалуйста, — прошептала я, видя как он удобнее перехватывает рукоятку меча.
— Я сделаю это быстро.
Когда я вставала на колени, у меня из глаз катились огромные горькие слезы. Хотелось выть от боли и отчаяния. А еще от страха. И жить хотелось так, что сердце разрывалось в клочья. Хоть человеком, хоть выжлой, хоть кем угодно. Одна мысль о том, что сейчас все это оборвется, вызывала у меня панику.
Я не из тех сильных женщин, которые идут на казнь с высокоподнятой головой и в гордом смирении с судьбой. Я ревела. Громко, навзрыд, уткнувшись лицом в ладони. С хрипами, всхлипами, дрожащими плечами. И все ждала, что сейчас ЭТО случится. Сначала будет больно, а потом никак. Вообще. Ничего не будет.
…Он не смог.
Закричал, отшвыривая в сторону меч. Уперся руками в пояс, запрокинул голову к небу и просто смотрел наверх, дыша, как загнанный зверь, пытаясь справиться с внутренним ураганом.
Я повалилась ничком, хватая пальцами мокрый песок, смешанный с камнями, и не могла сделать и вдоха. Из груди рвались хриплые стоны, словно тисками сжимало виски, тошнило.
— Уходи, — его голос звучал глухо, — я скажу остальным, что нашел тебя и…ликвидировал. Тебя больше не станут искать.
— Спасибо, — у меня никак не получалось встать. Ноги не держали.
— Не благодари. Это я виноват в том, что с тобой случилось. Не уберег. Иди! — прикрикнул он, — пока я не передумал.
Я на четвереньках поползла к воде. Кое-как поднялась, но сделав несколько шагов, снова повалилась. Сил не было. Все они кончились пару минут назад, когда я стояла на коленях и прощалась с жизнью.
— Давай же! — он в сердцах пнул воду, поднимая кучу брызг, — Уходи!
Я зашла глубже и, оттолкнувшись ото дна, поплыла. Каждый гребок давался с трудом, течение крутило, норовя утащить на дно, гибкие зеленые стебли водорослей змеями обвивали тело, хватались за ноги, за руки, но я продолжала плыть. Медленно, через силу, то и дело оборачиваясь.
Рей по-прежнему смотрел мне вслед, разрывая сердце в клочья. Единственное, о чем я жалела в своей короткой жизни, так это о том, что тогда, в постоялом дворе, он смог остановиться и отказаться от меня.
На другой стороне реки, когда ноги коснулись илистого дна, я в последний раз обернулась.
Берег был пуст.
Рэй меня отпустил.
Глава 9
К вечеру зелень уже заползла на плечи и начала спускаться вниз по рукам. Там, где она растекалась, кожа теряла чувствительность и становилась прохладной на ощупь. Кажется, сердце тоже переставало чувствовать — тоска от расставания с Рэем притихла, желание жить плавно сходило на нет. Я равнодушно рассматривала свои потемневшие, грязные ногти и продолжала свой бессмысленный путь. Куда? Зачем? Какая разница.
Интересно, я почувствую финальный переход? Когда я, как человек, перестану существовать и вместо меня останется выжла? Это будет больно? Или просто как заснуть?
Стоило подумать о сне, как я поняла, что чертовски устала. Я шла весь день без остановки, забираясь все глубже в лес, и путь был непростым. Пару раз, чуть не провалилась в болото, коварно укрытое мхом, нарвалась на диких пчел, застряла в гигантской паутине, к счастью, успев выбраться из нее до того, как появится хозяин.
Причин отказывать себе в такой простой радости, как сон, я не нашла. Между могучих корней дуба обнаружилось укромное местечко, куда я сгребла сухие листья, смешанные с землей. Нарвала в соседних зарослях гигантских лопухов и застелила ими свое ложе, а из трех самых больших листьев и гибкой тонкой ветки соорудила себе одеяло.
Так себе постель, но другой нет, и уже никогда не будет. Поэтому я плюхнулась на шелестящий, импровизированный матрац, натянула сверху лопухи и прикрыла глаза, сомневаясь, что снова их открою.
Проще говоря, я приготовилась умирать.
Только к утру почему-то так и не умерлось. Зато чертовски захотелось есть. Настолько сильно, что игнорировать сосущее чувство голода было просто невозможно. Пришлось с кряхтением выбираться из своего укрытия.
Может, голод — это признак того, что иду на поправку?