«Дай мне его сюда! Такой милашечка, просто прелесть, так бы и опутала… Ой, я же теперь никого опутывать не могу…»
– Она вас жаждет, – злорадно сую ему косу остриём вперёд.
Покачав головой, Эрмил отправляется в столовую без меня.
– Ну что вы, любезный, – помахиваю косой ему вслед. – Отказывать леди – дурной тон.
Он прибавляет шаг, я за ним. Но у зеркала останавливаюсь, потому что коса вибрирует и норовит провернуться в руке.
«Почему у меня глаза только на одной стороне? Это жутко неудобно!»
Ещё ей не нравится, что лезвие получилось без узора.
И ручка по её мнению недостаточно изящная.
А балансирующий шар на конце мог бы и в форме сердечка быть.
Цвет слишком тёмный.
Глаза неудачно расположены и – о ужас! – без ресниц, а она о них так мечтала.
От зеркала я ухожу под душераздирающие рыдания: «Я некрасивая!»
Коса продолжает рыдать и в просторной столовой с мраморными статуями и сервированным серебряной посудой столом.
Когда кладу косу на кресло, она заливается ещё сильнее: «Ты не хочешь брать меня с собой, потому что я некрасивая!»
Мама дорогая.
Под пристальными взглядами мужчин придвигаю кресло к столу и устраиваю косу рядом с собой, приговаривая:
– Ты самая красивая коса, которую я видела в жизни…
Правда, других кос я так близко не видела в принципе. Но чего не скажешь, когда из-под колпаков на тарелках просачивается божественный аромат мяса, а есть под завывания не хочется.
– …Твои изгибы невероятно привлекательны. А лезвие просто завораживает! Эти любезные господа подтвердят мои слова, – бросаю грозный взгляд на мужчин.
Они, как ни странно, наперебой начинают нахваливать и изгиб, и цвет, и прелестные глаза. Даже отец! Такое чувство, что я попала в сумасшедший дом.
И вот эти аристократичного вида господа рассыпают комплименты косе, бормочущей, судя по всему, только у меня в голове: «Ах, неужели… ох, как приятно… какой он душечка…», выпучивающей семь глаз и хлопающей веками без ресниц.
С полным ощущением ирреальности происходящего сажусь за стол и снимаю с тарелки серебряный колпак. Как ни странно, там нет ничего психоделического: лежит себе кусок мяса с грибочками, глаза не таращит, речей не толкает. Бывает что-то нормальное и в этом мире.
Благородные господа изумлённо наблюдают, как я наливаю себе вина, отхлёбываю половину бокала и принимаюсь за мясо. Даже интересно, почему отец не перехватывает управление, чтобы я вела себя, как истинная леди… неужели устал держать в узде?
Он устраивается напротив, тоже наливает себе вина и принимается за мясо. За ним садится Эрмил. Огемар некоторое время смотрит на отца сквозь недовольный прищур.
«И что, всё? На этом комплименты иссякли? – канючит коса. – Так нечестно!»
Хмыкнув, Огемар садится.
О чём могут разговаривать заговорщики-террористы на совместной трапезе? Никогда бы не подумала, что они станут живо обсуждать надвигающиеся дожди и ветра. Но странная тема получает объяснение в словах Эрмила:
– Мы успеем проскочить по окружной дороге до прихода ливневого фронта, но надо торопиться: чем ближе отбор, тем строже досмотры в Нарнбурне, потом к Академии будет не подобраться.
К Академии, в которой меня выпотрошит дракон. То есть, в которой, по мнению отца, я должна убить страшного ужасного дракона.
– А смертникам роскошный десерт полагается? – громко интересуюсь я.
Всё равно скоро убьют, о фигуре можно не беспокоиться.
Глава 27
И снова поездка, цокот копыт, нервное поскрипывание рессор, духота кареты. Шёпот-рокот дождя, треплющего деревья у дороги.
«Плохо быть некрасивой, – бормочет коса, – приходится путешествовать снаружи. А снаружи дождь. И никакого уважения… а всё почему? Потому что я всего лишь коса. И даже возразить не могу».
Она на крыше кареты. Специально собранный для неё ящик изнутри обит бархатом. Он водонепроницаемый, так что жалобы на дождь – придирки. Но объяснять это бесполезно – я пыталась, честно.
В сумраке белеют светлые волосы отца и бледное лицо. Его глаза кажутся бездонными провалами. Сидящий рядом с ним лорд Огемар с его тёмными волосами и чуть смуглой кожей выглядит совсем призрачным. Глаза у него скрыты тенями от надбровных дуг, но он наблюдает, и от этого взгляда по спине ползут мурашки.
Едем практически с обеда, а сейчас вечер, но за это время меня ни разу не брали под контроль. Эта мысль не даёт покоя, зудит в подкорке, заставляет сердце биться чаще. Неужели создание косы как-то повлияло на меня, защитило от менталистов?
Но лорд Огемар говорил об отсутствии у меня поводка так, словно он мог быть.
«И куда мы едем? Сколько можно болтаться в темноте?» – не унимается коса.
Внутри всё скручивает от волнения: меня берут на испуг или просто ленятся управлять? Невыносимо хочется знать правильный ответ. Так сильно, что не могу сдержать эмоций, пальцы дрожат, а когда стискиваю кулаки, дрожат и они.
Неужели появилась возможность сбежать?
Глаза жжёт от навернувшихся слёз. Кусаю губу, впиваюсь ногтями в ладони, чтобы хоть как-то взять под контроль чувства и мысли, которые могут меня выдать, но надежда на спасение слишком сильна – её не подавить.
***