Попаданка по обмену, или Альма-матер не нашего мира

Операция, которая шла бесконечно долго. Двое врачей (почему-то в зеленых халатах), вышедших и одновременно закуривших. Один, в стерильных медицинских перчатках, держал сигарету зажимом, второй, по-простому, сжал папироску большим и указательным пальцами. Как впоследствии узнала – это был тандем, один из немногих. Наш, земной хирург и здешний маг-целитель.

Палата была буквально залита полуденным светом, словно в окно светило не солнце, а сотни сценических софитов. От этого хотелось жмуриться, глаза слезились.

Я услышала, как дверь резко открылась, стукнув ручкой о стену, и раздался злой, встревоженный голос:

– Вон из его палаты! – Говорившим был отец Верджа, Мейнс-старший.

Отвечать было тяжело: горло саднило и пересохло, да и особого смысла я не видела, поэтому лишь покачала головой.

– Я сказал – вон!

Отвечать все же пришлось.

– Он жив, пока я держу его за руку, – ответила честно, так, как чувствовала.

Минута молчания. Одна, вторая, третья. Резкий выдох за спиной, так, словно мужчина пытался смирить гнев.

– Хорошо. Как это произошло? – Рубленый тон – словно наждак, прошедшийся по рваной ране.

Отчего я заговорила с ним? Не оттого, что хотела ему помочь, облегчить страдания отца. Скорее мне самой нужно было выговориться. Я рассказывала как на допросе: сухо, только факты. Глаза были сухие: еще не время плакать, а надежда не терпит слез – она их боится и уходит.

Когда закончила говорить, через плечо обернулась на Мейнса-старшего. Он стоял соляной статуей, суровый, с прямой спиной, сжатыми в тонкую нитку губами, но по его щеке катилась одинокая слеза.

– Лучше бы Дейн выстрелил в меня, лучше бы я умерла! – все же не сдержалось, вырвалось. – К черту правду, справедливость, поиск убийцы! Нельзя рисковать любимыми даже ради любви!

– Да, лучше бы тут лежала ты. – Граф согласился с первой частью моей реплики, но как-то отстраненно.

Мы оба вновь замолчали, а потом он произнес, словно не спрашивая, утверждая:

– Значит, ты действительно так сильно любишь моего сына? Любым? Даже если он останется инвалидом, прикованным к кровати, без денег и положения?

– Да пошел ты! – не сдержалась. Его сын умирает, а он пытается что-то просчитать. – В свое время мне врачи говорили, что я не смогу ходить. Но как видите – на ногах. Значит, и Вердж сможет. А деньги, чтобы просто жить… их нужно не так и много.

На эти мои слова Мейнс ответил прищуренным взглядом, а потом словно вынес вердикт:

– Всю жизнь я считал, что состояние, доставшееся от предков, собранное поколениями Мейнсов трудом, с кровью и потом – ценность. Но сейчас я готов отдать его без остатка, лишь бы он был жив. Но я понимаю, что моя жертва бессмысленна. Что ж, ему, чтобы жить, как оказывается, нужна лишь малость – это ты.

Больше, не говоря ни слова, отец развернулся и вышел.

После этого разговора было еще множество: со следователями, расспрашивавшими меня не по разу об обстоятельствах дела «Сломанных красавиц» (как впоследствии окрестили журналисты убийство Фрейнера). Приходили и Чуба с Лючинием, и Танга с Максом, друзья некроманта, которых я видела до этого лишь мельком, но Мейнс-старший больше не появлялся. Вот только когда приходила мать Верджа, я все же покидала палату. Уж ей-то мне было стыдно смотреть в глаза.

Я дежурила в палате Верджа уже больше недели, наплевав на занятия. Сон – лишь урывками, еда – чтобы не упасть в обморок от истощения. За это время в его палате, по моим ощущением, перебывала половина следственного департамента города. Законник, пришедший спустя восемь дней после операции, принес мне повестку в суд как свидетельнице. Я лишь поинтересовалась, чем все кончилось. Повестка, кстати, была на имя Марины. Значит, все-таки обнародовали наш обмен. Вот только сейчас мне точно было все равно.

Как оказалось, Дейну, несмотря на падение с такой высоты, удалось выжить и скрыться. Этому, как ни странно, я не удивилась. На то он и киллер. А вот старика Моруа, несмотря ни на что, было жаль. Когда его, пришедшего в себя после болевого шока, с гипсом на ноге посадили в камеру, он повесился в ней в ту же ночь. Следователь объяснил: старик посчитал свою внучку отомщенной и свел счеты с жизнью. Врачи и так предрекали ему не больше пары лет на этом свете, вот он и решил ускорить час рандеву с костлявой.

На девятый день Вердж впервые открыл глаза и сиплым голосом прошлепал, обращаясь в пустоту:

– Жива?

Я, сидевшая в этот момент в кресле, поджав под себя ноги, соскочила, запуталась в полах халата и весьма эффектно приземлилась носом вперед. Грохот подняла знатный, больно ударившись грудью и локтями. Не обращая на ушибы внимания, на четвереньках подползла к Верджу.

Некромант лежал и… нагло улыбался, хотя было видно, что это простое усилие мышц дается ему с трудом.

– Ты, как всегда, умеешь эффектно появиться…

– Шутишь, значит, жить будешь, – заключила я.