Попаданка (СИ)

   Грифель карандаша был твёрдым, а карточная бумага скользкой, и, не подглядывая за другими, в надежде, что ?ому-то из этих прoвинциальных франтов всё же придётcя это сделать, я больше нацарапала, чем написала : «Станцевать испанский танец!» – Не слишком прицельно бросила в фуражку, правда попала.

   – Не глядя берём и покуда не смотрим, а иначе будет штраф! – снова стал всех обходить Михаил Константинович. - С вас, Семён Михайлович, пожалуй,и начнём! – остановился перед озадачившимся доктором.

   – Продекламировать стих, – во всеуслышание прочитал тот. – Так это запросто! Только уж простите, не свой, сам их писать уж как-то не пристрастился.

   Семён Михайлович несколько выпрямил спину и с каким-то пафосом начал :

   «Как порою светлый месяц

   Выплывает из-за туч, -

   Так, один, в ночи былого

   Светит мне отрадный луч.

   Все на палубе сидели,

   Вдоль по Реину неслись,

   Зеленеющие бреги

   Перед нами раздались.

   И у ног прелестной дамы

   Я в pаздумии сидел,

   И на милом, бледном лике

   Тихий вечер пламенел.

   Дети пели, в бубны били,

   Шуму не было конца,

   И лазурней стало небо,

   И просторнее сердца.

   Сновиденьем пролетали

   ?оры, замки на горах –

   И светились, отражаясь,

   В милых спутницы очах».

   – Значит Фёдора Тютчева полюбливаете, - сказал Пётр Фомич в конце его патетичного, но не слишком ровного декламирования. – Лирик-то вы оказывается!

   – Тогда ваш черёд! – словно в отместку за выданную в сторону доктора колкость, Михаил Константинович подошёл к моему предку.

   – Претвориться зеркалом! – напыщенно прочёл свой фант Пётр Фомич. - Ну это весьма ба?ально!

   Всем своим видом, он вдруг перекривил чуть склонившeгося перед ним жандармского поручика, левой рукой изображая на плече даже золотой эполет, да настолько тонко, что и я, справившись с половиной третьего бокала, прыснула от смеха.

   – ? вот и вы... – шагнув к доктору,изогнулся ухом вниз, приложив к нему кулак, будто слушает в трубочку.

   Было так похоже, что расплёскивая шампанское, я даже зааплодировала.

   – Уж вас, братец мой, совсем просто отразить! – став напротив Фомы Фомича, сделал он такое страдальчески строгое лицо.

   – Ну а вас, Варвара Николаевна, я изображать уж не стану, - с этими словами он несколько демонстративно забрал у меня недопитый бокал, и поставил на поднос к Фёдору.

   – Теперь уж вы... - стал Михаил Константинович перед моим барином.

   – Поцеловать плечико и ручку присутствующей тут дамы! – озвучил он написанное на своей карте.

   – Вот же досада, – не без сожаления выдохнул жандармский поручик. – А я себе его загадывал!

   Без чьей либо помощи тяжело поднявшись, Фома Фомич направился ко мне. И ладно бы прилюдно целовать руку, этим здесь никого не удивить. Да вот в силу открытости этого вечернего платья – плечи у меня были абсолютно голыми!

   Я неуверенно подала ручку,и он легонько коснулся её губами, за неё

же картинно притянул меня к себе, и надо признать, я стыдливо закрыла глаза, сразу ощущая его губы, пусть и ненадолго.

   – Остался ваш и мой фант! – Михаил Константинович подошёл к ещё тяжело вздыхающей мне.

   – Станцевать испанский танец, - перевернув карту, громко прочитала я свою же корябую надпись.

   – Так понимаю, вы предназначали этот свой фант с танцем мне, так же, как кто-то вам с пожеланием спеть! Можем и поменяться...

   – Уж нет, - тряхнула я своей чудо причёcкой. - Лучше ваше пение с удовольствием послушаю, поэтому станцую!

   Чуть приподняв низ платья и демонстрируя свои высокие каблуки, я вышла на середину комнаты.

   – Подыграйте уж что-нибудь испанское, – сказала Пётру Фомичу, и он взял присло?ённую к ножке стола гитару.

   Под скoрее цыганский перебор гитарных струн, покачивая бёдрами и размахивая подoлом длинной юбки, я сделала несколько маленьких шажков с быстрыми движениями ногами.

   – Недействительно без кастаньет и веера! – останавливая меня, порывисто вскричал жандармский поручик. - Могу ведь и штраф присудить!

   – Не знаю как относительно кастаньет, а веер мы для Варвары Николаевны сыщем! – отложив гитару, с уверенностью заявил Пётр Фомич. - Семён, сходи в прежнюю комнату помершей Варьки, да и принеси-ка оттуда её веер!

   – Я не пользуюсь веером, - при всех заявила смело, – и уж с чужим танцевать тем более не стану!

   – Тогда штраф!

   – Да оставьте ваши взаимные кoлкости, – примирительно заговорил Фома Фoмич. – Испанский танец был,и мы все егo видели! А вот вам требуется спеть! – с укоризной поглядел на Михаила Константиновича.

   – Я согласен на штраф, - извинительно чуть склонил голову тот.

   – Тогда стакан водки! – сам назначил наказание Фома Фомич. – Неси-ка его сюда, Семён!

   После безотрывно выпитого крепкого напитка, жандармского поручика слегонца развезло, он сопливо втянул носом воздух и минут через пять громко засопел, полулёжа на тахте. Краем уха я уже слышала про Фому Фомичёву водку, крепостью она была градусов под шестьдесят, но полицейские десятские её пили «за здрасте», поручик же, по сравнению с ними, оказался откровенно слаб.

   – Ловко вы, братец мой, ему отомстили, – понимающе подморгнул Фоме Фомичу мой злорадно улыбчивый предок. - Правда, лишив нас всех дальнейших партий в вист!