- Плат! Вали их всех! Живее, живее! - Заорал он, едва дроид приблизил одно из лиц. - Все, залпом!
- Гуми... - Пискнул Вах, разглядев, как наши противники рассыпаются на запчасти, разбрасывая вокруг себя куски металла. - А-а-а-а-а-а-а! Не-на-ви-жу!
Рядовой вскочил во весь рост и принялся поливать нападающих длинными очередями, от бедра.
Сержант, дождавшись, когда наш суслик отстреляется, саданул его под колени, сбивая с ног, и потянул прочь.
"Гуми" - еще одно изобретение имперской научной мысли. На наше счастье - не доведенное до ума. В нашем, земном фольклоре - обычные зомби.
Такие же не спешные, но, в отличии от "наших" - умные, ибо управляются человеческим разумом.
Радиус, в котором оператор держит свою армию, весьма невелик - полторы сотни метров, с усилителем - три сотни. Так что, приходится тщательно "заливать" окрестности, прожаривая все и надеясь на наш, родной, русский, "Авось".
Который, кстати, здесь уже прижился и чувствует себя очень вольготно, помогая всем, кто в него верит. Или даже просто тем, кто хоть раз о нем слышал от нас.
В эту атаку на нас явно двинули всех тех, кто не пережил "зачистку".
- Плат! Мы отходим. Сиди на попе ровно - пусть пройдут. - Сержант отводил наше отделение за холм, в сторону недалекого лесочка, видимого насквозь, но и это лучше, чем ровное поле, на котором мы не успели выкопать ни одного окопа. - Пройдут - мочи. И сваливай. "Пливак" можно бросить.
"Щедро" мне разрешил сержант.
За брошенный "пливак" нас распнут. Если выживем.
Картинка с дроида, что так и болтался в поднебесье, оптимизма не добавляла: за "гумями" тянулся пыльный след, который оставляет только планетарная техника.
"Как там было? "Врешь, не пройдешь!" - Подумал Штирлиц и вытер ствол верного "Максима" пустой пачкой от "Беломора"..."
Лежать пузом на горячей земле, потеть и ждать шанса на верный выстрел.
Да, я не снайпер, но и пропустив "гуми", стрелять мне придется не по ним, а отловить три основных машины: командирскую, его зама и РЭБ и ввалить им, по самые помидоры.
А вот потом - валить на скорости, потому что от этой горушки через минуту, будет только воронка. Глубокая воронка.
Пролетевшие над головой истребители вызвали у меня вздох облегчения, а после того, как они отработали по колонне, тяжелым боеприпасом - еще один.
Наблюдая, как валятся "гуми", не дойдя до холма всего метров трех, радостно хлопнул по прикладу "пливак-а": неизвестный летун отстрелялся в аккурат по управляющему центру, низкий ему поклон.
Шаг за шагом, километр за километром ложились нам под ноги дороги планеты.
Нас не встречали цветами, но и не плевали нам вслед - имперцы не были здесь желанными гостями, да и мы - ничуть не лучше.
Планета жестко, до крови в разбитых губах хотела жить сама по себе.
А ее - разменивали, как монетку.
- Плат! О чем кручинишься? - Корзинкин, вот ведь на мою голову, повезло, с какого-то испуга принялся за мое воспитание, едва я выжил в третьем бою.
Первые два я помню плохо, сумбурно бежал, падал и стрелял, надеюсь, в нужную сторону.
- Хлеба хочу. Белого, горячего! Со сметаной и горячим чаем... И варенье. Смородиновое! - Признался я, отрываясь от чистки своего "коротыша".
- Вот... Ты и гад! - Сержант, не ожидавший такого откровения, шумно сглотнул. - Сволочь...
Всего, в первом пехотном, служит семь землян, раскиданных по разным взводам. Это мне повезло попасть к Корзинкину, сибиряку, отслужившему сперва в составе миротворцев, а потом и во все наши кавказские конфликты.
Не скажу, что мы стали друзьями, или мне давали послабления - нет, такого не было. И поболтать, как сержант с рядовым, наставляя на путь истинный, Корзинкин со мной не пытался, а вот пинков навставлять, это он за милую душу, да еще и дважды в день.
- У тебя на сколько контракт? - Сержант впервые задал мне столь личный вопрос, что у меня отвисла челюсть.
Не принято у нас этого - не гласное правило, ибо служим мы все за будущее.
- Полный. - Признался я. - На всю катушку.
- И я вот подумываю продлиться. - Корзинкин уселся рядом. - У меня два сына и дочка, на "Матушке". За двоих, считай, оттарабаню, теперь за младшего бы поднять.
Длинная война получилась.
Что такое наши четыре года, 1418 дней и ночей?
Для одной планеты - много, а для сотен и сотен планет? Для цифр в потерях, что шесть нулей - это так, мелкая разменная монетка?
Сейчас "противостояние" тянется шестой год, затягивая в свой водоворот нескончаемое количество разумных, их техники, ресурсов и сжигая многим будущее.
Шестой год и второй - когда на войне появились земляне.
Бывшие, земляне.
На момент нашего появления, в галактике было семь гуманоидных рас, из которых четыре принадлежали империи и всецело являлись фундаментом, на котором Империя отстраивала свои небоскребы.
К черигам присоединились мы, нашанны и дагры, разом превратившись, согласно имперским информационным технологиям, в "пожирателей себе подобных, продавшихся врагу..."
Как обычно - историю напишет победитель, в конечном итоге.