Дождавшись от тактического ИскИна своего корабля отмашки о взятии под контроль систем наблюдения и идентификации по моему дальнейшему маршруту я покинул ангар. Еще до прибытия моего фрегата Рой отправил сюда восстановленное и модернизированное грузовое судно конфедерации Делус, доставивший на своем борту помимо экипажа из синтов, полноценный диверсионный отряд Роя. Получить контроль над головным ИскИном станции, а через него над системами безопасности и учета ему не составило труда. Поэтому у группы прикрытия появилась возможность следить за моим перемещением и тщательно заметать следы моего пребывания на станции.
Эпилог
Тень от жалюзи скользнула по помещению, окрасив стены кабинета и сидящего в нем за письменным столом мужчину в равные черно-белые полосы. Кауро Накано поднял прищуренный взгляд, жмурясь от «солнечного зайчика», поправил очки и, слегка нахмурив лоб, уставился в окно. Даже стороннему взгляду было ясно, что хотя он и выпрямился, внутренним зрением все равно продолжает смотреть на фотографию, скрепкой приколотую к документу, лежащему у него на столе.
Кауро Накано всю свою жизнь следовал плану, строго соблюдая инструкции и свято веря, что если все делать правильно, то в итоге окажешься там, где хочешь, получив то, к чему стремился. Но сегодня за три дня объявления приказа, в котором его прямой руководитель Тагуко сан обещал повысить его, переведя из управления-кэйсацусё в префектуру-хомбу, в графике произошел сбой. Форс-мажор имел телосложение выше среднего, спортивную комплекцию, семьдесят пять килограммов веса, темные волосы, европеоидное черты лица и ярко-фиолетовые глаза. И что теперь делать с этим индивидом Кауро Накано не знал. Он вновь опустил взор на фотографию и бумаги.
Большую лодку с мигрантами-гастарбайтерами прибило к берегу в окрестностях Йокогамы еще неделю назад. Когда сотрудники береговой охраны открыли трюм, то среди бледных, сутулых, испуганно жавшихся к стене камбоджийцев, лаосцев и тайцев из бедных юго-азиатских провинций, стремящихся попасть в богатую и сытную Страну восходящего солнца в поисках хоть какой-то работы, у стены, обессилив от обезвоживания, сидел этот парень. Их судно попало в шторм и было вынесено к берегам Японии. Он выглядел изголодавшемся, а сине-черные подтёки от синяков свидетельствовали о том, что кто-то был с ним очень-очень груб. Парень поздоровался с офицером на хорошем английском, а когда через сутки его доставили в их полицейское управление, то с местными сотрудниками говорил на беглом японском. Кауро Накано познакомился с ним через три дня. И был в шоке от того, что у светлокожего паренька практически отсутствовал акцент, а его знания истории и литературы Страны Восходящего Солнца, которыми он блеснул в разговорной речи, к месту используя цитаты из различных произведений, просто поражали. Когда Накано поинтересовался, откуда парнишка так хорошо знает их культуру, он слегка стушевался и скупо обронил, что с детства увлекался родиной хокку и суши. Кауро пришлось сделать вид, что поверил ему.
В целом молодой человек вел себя спокойно и даже вежливо. Но вопрос о том, кто его так отделал, сказал, что ничего не помнит, ввернув какую-то странную фразу про падение и гипс, но потом стремительно сменил тему. Ко всем процедурам отнесся с пониманием, позволил взять у себя все анализы. Не смотря на пугающий внешний вид ни переломов, ни каких даже маломальски существенных травм врачами обнаружено не было. Все жизненные показатели были в норме. Прямо как в учебнике. Вердикт всех специалистов был исчерпывающе краток: здоров. И этот невероятный, лиловый цвет глаз, с задоринкой смотрящий прямо в самую душу. Что же с ним делать? Кауро Накано тяжело вздохнул, и, сверившись с часами, вспомнил, что пришло время чайной паузы, аккуратно закрыл документы, скрупулезно сложил их в сейф и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь и закрыв замок на три щелкнувших оборота.
***
Назвать статус комнаты, в которую меня поместили, я бы затруднился. Что-то среднее между камерой и палатой: строго-квадратное пространство, примерно двенадцать квадратных метров, плотная штора на зарешётчатом окне, у одной стены стояли кровать и тумбочка, в которую мне нечего было положить, у другой — стол и стул, на стене — крючок для верхней одежды. Опять же пустующий, так как куртки у меня не было. Грязные изодранные тряпки, в которые я для большей правдоподобности превратил свои старые вещи сохраненные Рауль, забрали. Взамен выдали голубую пижаму-униформу из плотного хлопка.