– Что это? Не понимаю…
Доктор покачал головой.
– Я тоже не понимаю. Но у меня такое ощущение, что железо… выводится через поры кожи!?
– Это невозможно!
– Знаю! Но… вижу другое!
Александр покачал головой. Хотя… а какая разница. Главное…
– Но она не умирает?
– Нет. Состояние стабильное.
– Слава Богу!
Доктор покачал головой.
– Вот уж и не знаю…
Но Александру было все равно. Если Маша не умирает…
Да плевать на причины! Главное – результат! А там… пусть хоть железо выводится, хоть золото… главное – чтобы жива осталась. Остальное разберем!
Плевать было Александру.
Он бы и на железо согласился, и на золото, и на что хочешь, лишь бы любимая женщина выжила.
Вот ведь…
Под пулями ходил, не кланялся, но в том-то и беда. Под пулями – проще. Легче, спокойнее…
Тебя убьют – и все. Миг и нет. И только тебя, не родных, не близких…
Ты уходишь первый, ты отдаешь свою жизнь за правильные цели. За родину, за царя-батюшку, за то, чтобы Русь стояла, чтобы никогда не приходила на родную землю беда, не плакали женщины, не сиротели дети…
Это правильно.
А в больничной палате, когда уходит твой любимый человек, а ты ничего – вообще ничего! – не можешь сделать?
Землю бы перевернул, дракона голыми руками поборол, а нет того дракона. Не с кем бороться, и сделать ты ничего не можешь, и врачи не могут…
Какое ж гадкое ощущение бессилия.
И можешь ты только сидеть до последнего рядом, и за руку держать – и плевать, что там снаружи происходит.
Последние минуты рядом у него никто не отберет.
Так Александр и поступил.
А вот врачам было весело и интересно.
Они даже самим себе не могли объяснить, что происходит с больной. И ладно бы больная была никому не нужна, тогда б ее по-простому на опыты пустили. Она была нужна. И важна. И ей интересовались. И требовали отчета…
И как отчитываться?
Так и доложить?
Извините, но я не знаю?
Что-то с больной происходит, но что именно – непонятно. Надо понаблюдать, а там, может, и разберемся. А может, и нет.
Разрешения на препарирование ведь никто не даст…
Вот как тут быть?
Никак.
Врачам оставалось только крутиться рядом, заходить каждые полчаса, мониторить состояние пациентки и с удивлением констатировать, что расход магии на поддержку не увеличивается, а состояние не ухудшается. А пора бы…
Два дня?
Да и суток не давали!
Не женщина – решето, чудом не повреждено сердце, крупные сосуды… или?
Вскрывать, повторимся, ее не дали. А что там внутри – как иначе посмотришь? Магия – не всесильна, увы.
Оставалось ждать, ждать и ждать.
Дома Ваня устроил Нила в кроватке. Сел рядом, погладил малыша по голове.
– Интересно, кто ты такой?
Малыш посмотрел недоуменно.
– Нил Синютин.
Свою имя-фамилию он уже знал, и где мама живет – тоже. Мог сказать про Березовский и про Храмовых, мало ли что? Конечно, Ванин вопрос он понял в самом, что ни на есть, прямом смысле.
– Это понятно…
Ваня понимал, что задавать малышу вопросы – глупо. Какого ответа ты от него хочешь? Что он должен рассказать?
Ему три года. Даже меньше…
И все же, все же…
– Нилушка, а что ты с мамой сделал?
– Мама бо-оо…
– Правильно. А ты что сделал?
– Ззял…
До появления первых логопедов оставались десятилетия, а потому Ваня вооружился терпением и принялся обстоятельно допрашивать малыша. Получилось плохо.
Маме бо-оо, поэтому Нил ши-и-и, а оно пуфффф.
Малыш искренне старался все объяснить, но добился только того, что у Вани заболели и голова, и зубы. Юноша махнул на все рукой и взял сказки, которые надиктовала Маша.
Так ему казалось, что сестра рядом, и сама их рассказывает, и вообще, скоро войдет и еще ругаться будет.
Не спите?
Ай-яй-яй… бессовестные!
– … Это Полоз окружил все то место, да пролежал так-то ночку, золото и стянулось все по его-то кольцу. Попробуй, найди, где он лежал.[12]
Ваня оторвался от сказки и поглядел на Нила.
Может ли так быть…?
Нет.
Не может.
Сказки это, он и сам знает, Маша их при нем сочиняла, смеялась еще…
Сказки.
А вдруг…?
Ваня замотал головой и задавил в зародыше появившуюся мысль.
Нет такого.
Не было и не будет.
Нил – человек. Чешуя ему просто почудилась. Способности у малыша есть, с матерью – магом земли чудно было бы, когда б их не было.
В остальном – все.
Человек.
И никак иначе.
И Ваня взялся за книгу.
О своей догадке он никогда и никому не расскажет. Ни Пете, ни Александру – никому. Ни детям, ни внукам, когда те появятся…
Нельзя о таком говорить. Думать – и то не стоило бы, да как о чуде не думать, когда оно у тебя на глазах совершается?
И все равно: молчать, молчать, молчать…
– Вая… дасе…
Иван Синютин тряхнул головой и вернулся к сказке о том, как двое мальчишек получили в дар от Великого Полоза золотую жилу. И что из этого вышло.
Сказка. Просто – сказка. И точка.
– Ничего не могу понять.
– Главное – жива.
Александр только отмахнулся от доктора, который в ажитации бегал по палате.
– Вы не понимаете! Это медицинский феномен!
– А мне казалось – это вы ничего не можете понять? – не удержался Благовещенский.
Ехидство пропало втуне, медик даже головы в его сторону не повернул.
– Ничего не понимаю! Этого быть не может…
– Но есть ведь!