Попасть в отбор, украсть проклятье (СИ)

Беглый офицер избрал для меня самый доходчивый из ответов. И это даже был не мат, смысл которого ясен и покойникам, заставляя порою тех воскреснуть. Правда, последнее – исключительно чтобы накостылять нецензурщику. Но… зато доходчивый же!

Увы для меня, но Эйроу был человеком дела. И он предпочел не размениваться на лишние слова, а сразу запустил в меня заклинание испепеляющей смерти. Сильное, простое в плетении. Оно было бы идеальным, если бы не одно «но»: его обычно не применяли на умертвиях. Но то знали некроманты, а вот каратель, у которого, судя по мастерству, оно было отработано до автоматизма, этого не учел.

Я оттолкнулась от колеса и прыгнула вперед. С заклятием разминуться не удалось, оно зацепило мне плечо, которое тут же будто отсекли секирой: я перестала его чувствовать. Онемение начало пожирать всё тело.

И все-таки я достала Эйроу. Мои когти полоснули его спину, проскользнули вниз и остановились на седле грифона. Но, судя по тому, как взвизгнул крылатый летун, не только на седле, но и в теле.

Мы трое перекувыркнулись в воздухе, совершив немыслимый кульбит, и полетели вниз.

«Я так и не смогла выполнить последнюю волю ворона – взять предателя живым», - промелькнула у меня в голове последняя мысль, перед тем как свет померк. Проклятие все же было ядреным. Когда я упала – то ничего не почувствовала.

***

если в первый раз мою душу словно засасывало воронкой, то сейчас я просто стояла во тьме. Она клубилась туманом, жгла ноги холодом, пронизывала одиночеством. Я сделала шаг вперед, второй – и услышала голос Адель:

– Тебе еще рано.

Пространство передо мной стало светлеть, превращаясь в марь, что встает от пламени над пеплом в бранном поле.

И я увидела ее. Улыбающуюся, в легком светлом льняном платье.

– Так должно было случиться, этого не изменить, жаль, что отец этого ещё не знает… – ?на улыбнулась мне и истаяла в дымке, а меня вновь влажной ватой опутал туман. Казалось, я не могла пошевелиться. Вокруг зазвучала тысяча голосов. Одни – тише, другие – громче. И среди них я услышала тот, что звал меня по имени. Знакомый, родной, он шептал: «Тай». И я шла на него. В темноте. Пока под ногами не показалась тропинка, которая становилась все светлее и светлее, пока не превратилась в белый свет.

Правда, почему-то оный был в мелкий рубчик двунитки… И только потом я поняла, что лежу с открытыми глазами. И их я не закрывала. Это просто так ко мне возвращалось зрение. А вместе с ним – и ощущение собственного тела.

Я резко села. Белая простыня, которой я была укрыта с головой, слетела, и прежде, чем я смогла рассмотреть обстановку, мне довелось оценить чьи-то вокальные данные:

– Труп ожил! – возопило лохматое создание в зеленой хламиде. Раздался лязг, хлопок двери – и стремительно удаляющийся топот.

– Да что же это такое! Умирала – орали. Воскресла – и снова вокруг орут, - с этими словами я, придерживая голову рукой, наконец-то огляделась.

Определенно я была в целительской: ее стерильные стены, кушетки, прикроватные тумбы спутать с чем-то было тяжело. Почему не в трупницкой, если я была накрыта, как покойник? И почему, в конце концов, мне не дают спокойно отбыть за ?рань уже второй раз? И сколько, арх подери, я тут валяюсь?

Мой взгляд упал на рассыпавшиеся по полу лекарские инструменты, отражавшие лучи догорающего заката, потом – на мои сапоги, штаны, корсет, рубашку, которая оказалась на удивление белой: вот что значит очищающие чары, вшитые в изделие модного дома.

Я встала с постели ровно в тот момент, когда дверь снова распахнулась, явив мне ворона. Живого. Хотя в последнем были сомнения: слишком уж он был бледным.

– Ты очнулась!

– Вы его взяли?

М-да, как-то не так, наверное, нужно приветствовать любимого, но… как уж получилось. Но ворон не был бы вороном, если бы не мог понять меня с полуслова. А взбесить – с одной фразы.

– Нет, я позволил ему уйти.

– Что?! – В этот момент я была готова его убить. Даже если он уже труп.

– Тай! Спокойнее. Тай! – ?р при виде звереющей меня даже не попытался удрать по стеночке, наглец! – Давай ты сейчас успокоишься, и я тебе все объясню.

– Тебе никто не говорил, что, чтобы окончательно разозлить кого-то, ему нужно посоветовать успокоиться? - проскрежетала клыками я.

– Я совершил ошибку. И, только когда потушил на себе огонь в доме Эйроу, понял – какую, - произнес ворон. – Лишь одно могло заставить Густава предать клятву верности: жизнь его дочери. И ренегаты могут ему это пообещать. Уже пообещали.

– Подожди. Что? Как это? – не поняла я.

– Позволь мне присесть? – произнес ворон и чуть пошатнулся, еще сильнее побледнев.

И только тут я поняла: он все же живой.

– Знаю, я больше похож на твой рабочий материал, но пока нет, - невесело усмехнулся он.

Это потом я узнала, что Ар получил сильные ожоги груди, сбивая пламя, и вычерпал свой резерв до дна, когда умудрился взлететь, чтобы поймать меня, падавшую вместе с грифоном. Хотя смысл был ему меня ловить? Я и так вот-вот сама умру окончательно, развеявшись прахом.

Пока же я видела перед собой карателя, который был упрямее самой смерти.