Поперека

К счастью, никто навстречу не попался, физики и биофизики Академгородка отбегали своё часа полтора назад, в сумеречную пору рассвета. А сейчас, поди, уже шли, позавтракав, на работу. Стремительно сделав в березняке большой круг, под сопкой с передающими антеннами городских телевизионных станций, он повернул подкашивающиеся ноги к дому, где жил сам, в однокомнатной квартире умершей четыре года назад матери. Не дожидаясь лифта, взбежал на этаж и, вдруг подумав: не заглянула ли случайно жена под кровать сына, не вытащила ли почитать гнусную газетенку?.. (огорчится, сыну расскажет, дочери напишет...), скатился вниз и, перескакнув улицу, вознесся в старую квартиру.

Жена, к счастью, была на кухне, варила кашу, а когда удивленно выглянула – буркнул:

– Забыл записную книжку... Да, такая история! Останавливает гаишник шестисотый мерс, а у того стекла зеркальные. Ну, заглядывает в одно окошко, в другое – честь отдает: “Проезжайте, со своих не берем!” – Поперека быстро оскалил все зубы (о, эта его улыбка! “Лучше бы ты не улыбался!”, как говаривала Наталья в прежние годы), прочмокал во влажных носках в спальню, выхватил из-под кровати газету и затолкал во внутренний карман куртки.

И бессильно прилег на постель, задернутую покрывалом с красными звездами. Скоты!... И напечатано-то где?! В “Красносибирской звезде”, в единственной, казалось бы до сих пор, приличной газете, сторонившейся скабрезных материалов, бывшем официальном органе печати, с традиционно большим тиражом. Впрочем, если бы сегодня ночевал не здесь, не прочел бы – Петр Платонович с недавней поры не выписывает газет, обходится краткими новостями по телевидению.

Но, не полежав и минуты, вскочил – мелькнула мысль, что жена может встревожиться (мол, что это с ним?) или обрадуется (уж не надумал ли совсем вернуться в семью?), выглянул в прихожую и погладил дремавшего пса:

– Ну, как ты? – И Руслан, пушистый серебряный шар, взлетев на ноги, радостно залаял: думал, снова гулять поведут. Давно хозяин его не ласкал. И к себе в жилье не ведет, поскольку часто в командировках.

– Нет, нет, ты уже... пора и честь знать... – пробормотал Поперека, немедленно вслух сердясь на себя. – Ни к селу ни к городу эта поговорка... какая к чертовой матери честь в наше время?! – Присел возле напрягшейся в ожидании белой лайки, выдернул репей из паха. Пес, дернув животом – щекотно мужскому инструменту – жарко задышал, но, поняв, что хозяину не до него, отошел в угол прихожей и ворча, с дробным перестуком рухнул на пол – “бросил кости”. А Петр Платонович, поймав на себе вопросительный взгляд жены (А вдруг прочитала, еще когда поднималась с газетой? Или коллеги позвонили, соболезнуют? Надо перевести ее мысли на что-то другое), снова улыбнулся:

– Кстати, любимый анекдот Будкера. Я не рассказывал? – Ах, скорее всего рассказывал, и не раз, про своего учителя, академика. Но уже не остановиться. – Андрей Михайлович, кстати, сам любил его докладывать. Итак, Будкер помер, архангел Гавриил встречает: милости просим, Андрей Михайлович, заждались. А надо сказать, старик был раз пять или шесть женат. Архангел говорит: мы вам, конечно, рай не предлагаем, это пошло, но в аду какое-нибудь славное местечко подберем. Вот идут, а вокруг костры... грешников жарят на сковородках, в бочках с кипятком топят... И вдруг – зеленая поляна, цветы, скамейка, на скамейке сидит академик Мальцев, в натуре, так сказать... а у него на коленках Мерлин Монро. Будкер кричит: вот, мне сюда, я готов на такие страдания. Архангел тихо говорит: этот ад не для академика Мальцева, этот ад для Мерлин Монро. – И поскольку жена молчала, Петр Платонович отрывисто спросил:

– Ну, как? У тебя обычный день?.. дежурство?

Наталья удивилась: муж не помнит?! У него же острейшая память.

– Среда. Дежурство. А что?

– Так. – И вдруг, не удержав ярости в себе, дергая шеей, прошел в ванную и холодной водой стал ополаскивать лицо, бормоча. – Черт возьми, скоро новый год... ничего не сделано... ничего... – Обычное его состояние – недовольство всем и вся. На кухне стоя допил холодный чай и направился к двери. – Пош-шел!.. – словно не о себе, а ком-то ином, с неприязнью.

– У тебя, наверное, давление! – только и успела сказать вослед жена. – Свой телефончик-то включи...

3.

“Давление”.

Раньше были времена,
А теперь явления.
Раньше поднимался лифт,
А теперь давление.

Решил к себе на квартиру не заходить. Сойдет и эта сорочка, вчера специально достал из прозрачного хрусткого пакета (ярко-синяя, подарок сына ко дню рождения “бати”). Провел ладонью по щеке... щетина? Черт с ней. Светлая, не так заметна, не то что у сына – дикобраз и дикобраз. И в кого он такой? В отца Натальи? А может, он вовсе и не мой сын?.. Ха-ха!

Раздраженно постоял перед входом в Институт Физики, не обращая внимания на щелчки дождя, искоса кивая здоровающимся коллегам и не находя сил войти вовнутрь.