Однако она скучала по Нетли, когда ему приходилось возвращаться в полк, и навеки возненавидела Йоссариана, который отправил его в госпиталь, сломав ему нос.
Глава тридцать четвертая
День благодарения
Йоссариан сломал Нетли нос по вине сержанта Найта, а случилось это в День благодарения, когда почти все наконец изнемогли, обожравшись благодаря Мило Миндербиндеру чудовищно обильным обедом, который продолжался до вечера, и опившись дешевым виски, выдаваемым по приказу Мило в непочатых бутылках каждому желающему без каких бы то ни было ограничений всю ночь напролет. Еще до наступления темноты молодые солдаты с одутловато-бледными лицами начали выворачиваться от рвоты наизнанку и потом засыпали мертвецким сном в ближайших кустах. Воздух тошнотно провонял перегаром. Кое-кто, однако, продержался на ногах до ночи, а некоторые через несколько часов проспались, и буйное, бессмысленное, пьяное пирование нескончаемо продолжалось, превратившись мало-помалу в безумную, дикую, страшную и похабную вакханалию, захлестнувшую не только лес вокруг офицерского клуба, но и близлежащие холмы от госпиталя до зенитных батарей у аэродрома. В эскадрилье Йоссариана то и дело вспыхивали кулачные потасовки, а один раз дело дошло и до поножовщины. Капрал Колодный, забавляясь в разведпалатке с заряженным пистолетом, прострелил себе ногу, так что его пришлось отправить на машине «Скорой помощи» в госпиталь, а по дороге ему вымазали десны и пальцы на ногах лиловым раствором горечавки, чтобы унять хлещущую из раны кровь. Люди с порезанными пальцами, разбитыми головами, желудочными коликами и вывихнутыми конечностями покаянно тащились в медпалатку, где Гэс и Уэс без устали мазали им десны и пальцы на ногах раствором горечавки, а потом потчевали слабительным, от которого следовало избавиться как можно быстрей. Громогласное гульбище бушевало почти до утра, и ночную тьму беспрерывно вспарывали удалые пьяные вопли, ликующие заздравные клики, звон разбиваемых об камни бутылок, угрожающие крики дерущихся, истошные проклятия избитых и утробные стоны упившихся до рвотной дурноты. Откуда-то издали доносились похабные песни. Эта оргия перещеголяла даже буйное ночное пьянство в сочельник.
Зная повадки однополчан, Йоссариан на всякий случай рано лег спать, и вскоре ему приснилось, что он мчится с дробным стуком каблуков по бесконечной деревянной лестнице вниз. А проснувшись, обнаружил, что кто-то стреляет в него из пулемета. Он чуть не задохнулся от подступивших в горлу страдальческих рыданий. Сначала ему почудилось, что Мило Миндербиндер опять заключил с немцами контракт и его самолеты поливают их эскадрилью с бреющего полета пулеметным огнем; он соскочил на пол, проворно закатился под койку и свернулся там в мокрый от холодного пота клубок, сотрясаемый тяжкими ударами бьющегося, словно взбесившийся кузнечный молот, сердца. Однако вместо рева самолетных двигателей он услышал гомерический пьяный хохот. «С Новым годом, с новым счастьем!» — жизнерадостно выкрикивал откуда-то сверху знакомый ему голос между короткими, оглушительно резкими пулеметными очередями, и он быстро сообразил, что озверевшие шутники забрались в пулеметное гнездо, которое оборудовал на холме после своего налета Мило Миндербиндер, приставив к нему для круглосуточного посменного дежурства команду из своих людей.
Сообразив, что его превратили в хнычущий, жалко трясущийся полуживой комок животного ужаса пьяные гуляки, Йоссариан ощутил нестерпимую, бешеную ненависть. Он жаждал крови, жаждал убийства. Столь чудовищный приступ злобы обуял его первый раз в жизни, он меньше злобился, даже собираясь придушить Маквота. Пулемет заработал опять. Потом раздался торжествующий вопль: «С новым счастьем в Новом году!», а за ним вдогонку покатился с холма издевательский хохот, расколовший ночную тишину, словно цокот бесовских копыт. Сунув ноги в тапочки, Йоссариан схватил свой пистолет, выскочил из палатки, вколотил на бегу в рукоять обойму, оттянул ствол, заслал патрон в патронник и щелкнул предохранителем, чтобы стрелять, когда наступит секунда вожделенного мщения, без всякой подготовки. Сзади кто-то испуганно выкрикнул его имя, и он узнал голос Нетли, который, видимо, хотел помешать ему насладиться праведной местью.