Поправка-22

— Капеллан, — неторопливо и как бы подводя итог, проговорил офицер без знаков различия, — у нас имеется письменное свидетельство полковника Кошкарта, в котором он утверждает, что вы украли у него помидор. — Офицер вынул из папки желтоватый листок бумаги с машинописным текстом, показал его капеллану и положил текстом вниз на правую сторону открытой папки. Потом поднял второй листок, лежавший раньше под первым. — А это, — продолжал он, — официальное показание сержанта Уиткума, где сообщается, что помидор, насколько ему известно, был краденый, так как в противном случае вы не стали бы навязывать ему этот помидор.

— Не крал я помидор, клянусь вам, сэр, — едва сдерживая слезы, измученно пролепетал капеллан. — Богом клянусь, не крал!

— Вы веруете в бога, капеллан?

— Конечно, сэр. Конечно, верую.

— Это очень странно, капеллан, — сказал офицер, вынимая из папки еще один желтоватый листок с машинописным текстом, — потому что у нас есть заявление полковника Кошкарта, в котором он сообщает о вашем отказе совершать в инструктажной молебны для личного состава перед вылетом на очередное боевое задание.

— Да ведь он сам отказался от этой идеи, сэр, — немного помолчав, чтобы точнее припомнить, оживленно начал объяснять капеллан. — Он отказался от этой идеи, когда узнал, что нижние чины и офицеры молятся одному богу.

— Он… что? — недоверчиво вскричал офицер без знаков различия.

— Ну и бредовина! — проворчал краснолицый полковник откинувшись на спинку стула с оскорбленным достоинством и непритворным отвращением.

— Он что — думает, мы поверим в эту чушь? — изумленно вскричал майор.

— Не слишком ли вы заврались, капеллан? — едко хмыкнув поинтересовался офицер без знаков различия и со снисходитель ной, но суровой усмешкой воззрился на капеллана.

— Но я же говорю правду, сэр! Клянусь вам, сэр!

— Это, впрочем, неважно, — равнодушно сказал офицер без знаков различия, — поскольку у меня имеется еще одно письменное свидетельство полковника Кошкарта, в котором он утверждает, что вы однажды объявили атеизм вполне законным явлением. Припомните, капеллан, делали вы при ком-нибудь подобное заявление?

Капеллан без всяких колебаний утвердительно кивнул головой, считая, что выбрался наконец на твердую почву.

— Да, сэр, — уверенно сказал он. — Я сделал такое заявление. Я сделал его, потому что это правда. Атеизм не противозаконен.

— Что едва ли может аттестовать вас как правоверного священнослужителя, когда вы делаете подобные заявления, — едко проговорил офицер и, нахмурившись, вынул из папки еще один листок с машинописным текстом. — А вот здесь у меня заверенное должным образом свидетельство сержанта Уиткума, где он клянется под присягой, что вы всячески противились его попыткам ввести в обиход письма соболезнования родственникам убитых и раненых при исполнении ими воинского долга. Это правда?

— Да, сэр, я противился его попыткам, — ответил капеллан — И горжусь этим, сэр. Сержант Уиткум собирался писать лицемерные и безнравственные письма. Он поставил перед собой цель прославить полковника Кошкарта, ничего другого ему было не нужно.

— Ну и что? — удивился офицер. — Так или иначе, а эти письма служили бы утешением и поддержкой родственникам пострадавших. Разве нет? Мне, признаться, непонятен ход ваших мыслей, капеллан.

Капеллан почувствовал, что загнан в тупик и возразить не сможет. Он понурил голову, ощущая себя безъязыким простаком.

Обрюзгшего полковника осенила тем временем вдохновенная идея.

— А почему бы нам не повыбить ему мозги? — с воодушевлением предложил он остальным.

— Да-да, мы вполне можем повыбить ему мозги, — поддержал полковника хищнолицый майор. — Он ведь всего-навсего анабаптист.

— Нет-нет, сначала мы должны признать его виновным. — Офицер без знаков различия вяло взмахнул рукой, словно отстраняя идею коллег. Потом легко соскочил на пол и обошел стол, чтобы встать с другой стороны, прямо напротив капеллана, — немного сгорбившись и плотно прижав ладони к столешнице. Взгляд у него был угрюмый и суровый, а лицо властное и решительное. — Капеллан, — грозно объявил он, — мы обвиняем вас как Вашингтона Ирвинга в своевольном присвоении себе звания военного цензора и противозаконном досмотре писем личного состава. Признаете ли вы себя виновным?

— Я невиновен, сэр! — Капеллан облизал сухим языком сухие губы и встревоженно съехал на краешек стула.

— Виновен, — определил полковник.

— Виновен, — поддержал его майор.

— Значит, виновен, — подытожил офицер без знаков различия и написал какое-то слово на листе бумаги в своей папке. Снова посмотрев на капеллана, он сказал: — Мы также обвиняем вас в преступлениях и проступках, которых еще не сумели выявить. Признаете ли вы себя виновным?

— Простите, сэр, — промямлил капеллан, — но как я могу признать себя виновным, если вы не предъявляете мне конкретных обвинений?

— А как мы можем вам их предъявить, если вы их скрываете?

— Виновен, — решил полковник.

— Безусловно, виновен, — поддержал полковника майор. — Раз у него есть преступления и проступки, значит, он наверняка их совершил.