Поправка-22

Йоссариан ехидно расхохотался, а майор Дэнби, все еще красный от негодования, облегченно откинулся на спинку стула, как бы предполагая, что, добившись перелома в настроении Йоссариана, сумеет отыскать и выход из опасного тупика. Йоссариан смотрел на него с презрительной жалостью. Он сел, прислонился к спинке койки и, закурив сигарету, сочувственно разглядывал со снисходительной полуулыбкой затаившийся в глазах майора Дэнби ужас, который охватил того — и, по-видимому, навеки, — когда генерал Дридл приказал вывести его перед бомбардировкой Авиньона из инструктажной и расстрелять. Морщины страха, словно темные шрамы, навсегда взрезали ему лицо, и Йоссариану было немного жалко этого немолодого, деликатного, совестливого идеалиста — так же, как многих других людей с безобидными прегрешениями и несерьезными бедами.

— Послушайте, Дэнби, — благожелательно сказал он, — как вы можете работать с кошкартами и корнами? Неужели вас от них не мутит?

— Я работаю для блага родины, — искренне удивившись вопросу, будто ответ на него был самоочевиден, сказал майор Дэнби. — Полковник Кошкарт и подполковник Корн мои командиры, и, только выполняя их приказы, я могу приблизить победу над врагом. Ну а кроме того, — негромко добавил он и смущенно опустил взгляд, — я и вообще-то покладистый человек.

— Да ведь мы уже фактически победили, — по-прежнему без всякой враждебности сказал Йоссариан, — и теперь, выполняя их приказы, вы же работаете только на них.

— Я стараюсь об этом не думать, — откровенно признался майор Дэнби. — Мне важна главная цель, а их преуспеяние меня не волнует. Я стараюсь убедить себя, что они просто не имеют значения.

— А у меня так не получается, — раздумчиво и дружелюбно сказал Йоссариан. — Я, может, и хотел бы жить, как вы, но стоит мне увидеть, что к идеалу присосались типы вроде Долбинга с Шайскопфом или Кошкарта с Корном, и он для меня сразу тускнеет.

— Не стоит обращать на них внимания, — с настойчивой симпатией посоветовал ему майор Дэнби. — И уж во всяком случае, нельзя пересматривать из-за них свою систему ценностей. Идеалы всегда прекрасны, а люди — далеко не всегда. Надо уметь возвыситься над мелочами, чтобы видеть главное.

— Куда бы я ни посмотрел, мне везде видна лишь погоня за наживой, — скептически покачав головой, сказал Йоссариан. — Где они, ваши горние высоты, ангелы и святые? А людям все равно: им любой благородный порыв, любая трагедия — только средства для наживы.

— Старайтесь об этом не думать, — упорно увещевал его майор Дэнби. — И уж во всяком случае, пусть это вас не угнетает.

— Да это-то меня и не угнетает. Меня угнетает, что я в их глазах глупый простофиля. Себя они считают мудрыми ловкачами, а всех остальных — убогими дураками. И знаете, Дэнби, сейчас мне вдруг первый раз стало ясно, что они, возможно, правы.

— Старайтесь не думать и об этом, — упрямо стоял на своем майор Дэнби. — Старайтесь думать только о процветании родины и человеческом достоинстве.

— Оно конечно.

— Я серьезно, Йоссариан. Это вам не первая мировая война. Вы должны помнить, что мы воюем с агрессорами, которые всех нас уничтожат, если сумеют победить.

— Я помню! — отрубил Йоссариан, чувствуя, что в нем опять подымается волна сварливой враждебности. — А вы-то помните, что мне дали медаль, которую я честно заслужил, хотя Кошкарт с Корном наградили меня из своих шкурных соображений? Я семьдесят раз летал на бомбардировку, будь она проклята! И нечего мне толковать про спасение родины! Я долго дрался, чтоб ее спасти. А теперь намерен драться за спасение собственной жизни. Теперь не родине — теперь моей жизни угрожает смертельная опасность.

— Но война ведь еще не кончилась. Немцы подступили к Антверпену.

— Немцев разобьют через пару месяцев. А потом, еще через пару месяцев, разобьют и японцев. Так что если я пожертвую сейчас жизнью, то не ради родины, а ради Кошкарта с Корном. Хватит, пусть посидят у моего бомбового прицела другие. Отныне я буду думать только о себе!

— Послушайте, Йоссариан, — снисходительно и свысока улыбаясь, проговорил майор Дэнби, — а что, если бы каждый начал так рассуждать?

— Ну, тогда-то я был бы просто полным кретином, если б рассуждал иначе, разве нет? — Йоссариан сел попрямее и ухмыльнулся. — Вы знаете, у меня такое ощущение, что я уже с кем-то вел похожий разговор. Я сейчас чувствую себя вроде капеллана, которому часто чудится, что у него в жизни все повторяется дважды.

— Капеллан пытается убедить их, чтоб они отправили вас домой.

— Где уж ему!

— Н-да… — Майор Дэнби вздохнул и с опечаленным разочарованием покачал головой. — А он опасается, что повлиял на ваше решение.

— Куда ему! Кстати, знаете, что я могу сделать? Мне ничего не стоит укорениться на койке в госпитале до конца войны, чтобы вести растительную, так сказать, жизнь. Я буду лежать тут на боку вроде пузатой тыквы, а решения пусть принимают другие.

— Вам все равно придется принимать решения, — возразил майор Дэнби. — Человек не может вести растительную жизнь.

— Это почему?

Но глаза у майора Дэнби вдруг засветились мечтательной завистью.