Поправка-22

— Да тот, кого упрятали под этот гипсовый панцирь. Может, вы и рыдаете-то вовсе не о нем. Откуда у вас уверенность, что он живой?

— А вы чудовище! Ложитесь немедленно на койку и прекратите отпускать про него ваши шуточки.

— Так я вовсе не шучу. Там же может быть кто угодно. Например, Трупп.

— О чем вы говорите? — Голос у мисс Крэймер дрожал.

— Да-да, вполне вероятно, что это мертвец.

— Какой такой мертвец?

— Мертвец из моей палатки, от которого никто меня не может избавить. Про него известно только, что он Трупп.

— Скажите ему, чтоб он прекратил говорить такие ужасы! — повернув побледневшее лицо к Дэнбару, взмолилась мисс Крэймер.

— Возможно, там вообще никого нет, — с готовностью пришел ей на помощь Дэнбар. — Возможно, эти бинты принесли сюда ради шутки.

— Вы сумасшедшие! — крикнула, со страхом отступая, мисс Крэймер. — Оба сумасшедшие!

Появившаяся в это мгновение мисс Даккит разогнала их по своим койкам, а мисс Крэймер поменяла солдату в белом прозрачные сосуды. Менять ему сосуды было совсем не трудно, потому что одна и та же прозрачная жидкость снова и снова вливалась в него изо дня в день. Когда верхний сосуд почти пустел, нижний наполнялся почти до краев, и надо было, отсоединив шланги, быстро поменять их местами, чтобы вливание продолжалось непрерывно. Поменять солдату в белом сосуды было нетрудно — что и делали медсестры приблизительно через каждый час или около того, — трудно было без удивления на это смотреть.

— Почему бы им не соединить сосуды напрямик? — поинтересовался однажды артиллерийский капитан, с которым Йоссариан отказался играть в шахматы. — Для чего им нужен переходник?

— Хотел бы я знать, чем он это заслужил? — грустно спросил младший лейтенант с укусом комара на заднице и малярийной инфекцией в крови, когда мисс Крэймер, посмотрев на градусник, обнаружила, что солдат в белом умер.

— Наверно, согласием воевать, — предположил летчик-истребитель с золотистыми усиками.

— Мы все согласились воевать, — напомнил ему Дэнбар.

— Так об этом-то я и говорю! — воскликнул младший лейтенант с малярийной инфекцией в крови. — Почему именно он? Где тут, спрашивается, логика наград и наказаний? Возьмите, к примеру, меня. Если б за пять минут наслаждения я подхватил сифилис или триппер, а не эту проклятую малярию, тогда, пожалуй, можно было бы говорить про справедливость. А малярия-то здесь при чем? Вы только подумайте — малярия как возмездие за блуд! — Младший лейтенант в немом изумлении покачал головой.

— Или взять меня, — включился Йоссариан. — Я вышел однажды вечером в Марракеше из палатки, чтобы купить себе плитку шоколада с орехами, и подхватил предназначенный тебе триппер, когда девица из Женского вспомогательного батальона, которую я раньше никогда не видел, заманила меня в лес. Мне хотелось шоколаду, а что я получил?

— Да, похоже, ты действительно подхватил мой триппер, — согласился младший лейтенант. — Но ведь и я мучаюсь чьей-то чужой малярией. Хотелось бы мне, чтоб хоть раз все стало на свои места и каждый получил по заслугам. Тогда нам было бы, наверно, легче примириться с этим миром.

— А мне достались чьи-то чужие триста тысяч долларов, — признался лихой летчик-истребитель с золотистыми усиками. — Я всю жизнь валял дурака. Кое-как кончил колледж и с тех пор только тем и занимался, что морочил головы милым девочкам, которые надеялись превратить меня в хорошего мужа. Я всегда плевал на честолюбие. И все, что мне нужно после войны, — это жениться на девочке, у которой будет больше денег, чем у меня, и морочить потом головы другим милым девочкам — важно только, чтоб их было как можно больше. А триста тысяч долларов оставил мне, еще до моего рождения, дед, наживший состояние на торговле всяким дерьмом в международном масштабе. Я знаю, что получил эти деньги не по праву, но лучше удавлюсь, чем кому-нибудь их отдам. И все же интересно, кто на самом-то деле их заслужил?

— Возможно, мой отец, — сказал Дэнбар. — Он всю жизнь вкалывал до седьмого пота и не мог послать нам с сестрой ни цента, когда мы учились в колледже. Он уже умер, так что оставь свои деньги при себе.

— Может, если б мы узнали, кто заслужил мою малярию, все бы постепенно распуталось? Мне-то она ничуть не мешает — какая разница, на чем косить? Но я просто чувствую, что совершается несправедливость. Почему, собственно, меня должна донимать чья-то чужая малярия, а тебя — мой триппер?

— Если б только триппер, — сказал Йоссариан. — Я ведь из-за твоего триппера должен летать на боевые задания, пока меня не убьют.

— Ну вот, еще того хуже. Какая же в этом, к черту, справедливость?

— У меня был приятель Клевинджер, который утверждал две с половиной недели назад, что видит в этом высшую справедливость.