Поправка-22

– Ну ладно, – устало сказал он. – Давайте поговорим. Лезьте в окно.

– После вас.

Они влезли в окно, и майор Майор сел за свой стол, а Йоссариан встал перед ним по стойке «смирно» и объявил, что отказывается продолжать боевые полеты.

«Как тут поступить?» – мысленно спросил себя майор Майор. Но поступить он мог только по инструкции подполковника Корна – с надеждой на благополучный исход.

– А почему? – спросил он вслух.

– Боюсь.

– Тут нечего стыдиться, – утешил Йоссариана майор Майор. – Мы все боимся.

– Я не стыжусь, – откликнулся Йоссариан. – Я боюсь.

– Все нормальные люди иногда ощущают страх, – сказал майор Майор. – Даже самые храбрые. Преодолеть его – вот одна из наших величайших задач на боевом посту.

– Бросьте, майор. Давайте-ка обойдемся без этой нудни.

Майор Майор в замешательстве опустил голову и принялся суетливо теребить собственные пальцы.

– А что вы хотели бы от меня услышать?

– Что я отлетал положенное и могу вернуться домой.

– Сколько у вас боевых вылетов?

– Пятьдесят один.

– Вам же осталось всего четыре.

– Он опять добавит. Каждый раз, как я приближаюсь к концу, он добавляет.

– Может, на этот раз не добавит.

– Да ведь он все равно никого не отпускает. Держит нас тут, якобы дожидаясь утвержденного приказа об отправке домой, а когда людей в экипажах начинает не хватать, просто увеличивает норму боевых вылетов, и нам снова приходится летать. Как явился сюда, так и начал эти штучки.

– Вы не должны винить полковника Кошкарта за проволочку с приказами об отправке домой. Их утверждают в штабе армии.

– Так он мог бы вовремя запрашивать пополнение и сразу же отправлять нас домой, когда приказ наконец утвердят. К тому же мне говорили, что штаб армии требует от летчика всего сорок боевых вылетов, а пятьдесят пять – это уж его собственные штучки.

– Я бы не хотел это обсуждать, – сказал майор Майор. – Полковник Кошкарт – наш непосредственный командир, и мы должны выполнять его приказы. Почему вы не хотите дотянуть до пятидесяти пяти – вам ведь осталось всего четыре вылета – и посмотреть, что получится?

– Не хочу, и все.

«Как тут поступить?» – опять спросил себя майор Майор. Как он мог поступить с человеком, который открыто смотрел ему в глаза и говорил, что готов на смерть, но не желает быть убитым в бою, – с таким же взрослым и разумным человеком, как он сам, хотя должность вынуждала его притворяться более зрелым и мудрым. Что он мог сказать?

– А если мы дадим вам право выбирать и вы будете участвовать только в безопасных вылетах, чтобы, не рискуя жизнью, дотянуть до пятидесяти пяти? – спросил майор Майор.

– Не нужны мне безопасные вылеты. Я не хочу больше участвовать в этой войне.

– И вы готовы допустить, чтоб наша страна потерпела поражение?

– Да не потерпит она поражения! У нас куда больше людей, больше денег и материальных ресурсов. А главное, у нас есть миллионов десять вояк в тылу, которые могут меня заменить. У нас ведь один воюет и умирает, а десятеро обогащаются и живут в свое удовольствие. Нет уж, пускай теперь убивают кого-нибудь другого.

– А если каждый стал бы так рассуждать?

– Тогда-то я уж точно был бы полным кретином, если б рассуждал по-другому. Разве нет?

«Как, ну как тут поступить?» – горестно размышлял майор Майор. Не мог же он сказать, что помог бы ему, если б мог. Сказать такое значило бы признать, что подполковник Корн ошибается или творит несправедливость. Тот со всей определенностью объяснил ему это.

– К сожалению, – сказал он, – тут ничего нельзя сделать.

Глава десятая Уинтергрин

Клевинджер отправился на тот свет. И это событие мрачно высветило роковую порочность его мировоззрения.

Однажды под вечер, возвращаясь на базу после еженедельной, рутинно безопасной бомбардировки Пармы, восемнадцать самолетов нырнули у берегов острова Эльба в серебристое облачко – нырнули восемнадцать, а вынырнули семнадцать. Восемнадцатый бесследно исчез – ни дымной вспышки в небе, ни маслянистого всплеска над нефритной гладью воды. Просто пропал. Вертолеты кружили там до самого заката. Ночью облачко унес ветер, и Клевинджер окончательно сгинул.

Его исчезновение было совершенно необъяснимым, воистину таким же необъяснимым, как Великое лиходейство в Лауэри-Филде, где после выдачи денежного довольствия одновременно и, как потом выяснилось, навсегда пропало шестьдесят четыре человека – вся казарма. Пока столь таинственно не сгинул Клевинджер, Йоссариан считал пропавших дезертирами. Его так воодушевило это массовое и единодушное попрание священного долга, что он сразу же помчался к рядовому экс-первого класса Уинтергрину.

– Ну а ты-то чего разъегозился? – глумливо спросил взволнованного Йоссариана рядовой экс-первого класса Уинтергрин, не снимая ноги в осклизлом от глины солдатском башмаке с лопаты, но устало распрямившись, чтобы привалиться в мрачном удовлетворении заслуженного роздыха к стене одной из ям, которые стали к тому времени его воинской специальностью.